преимущества этой новой политики. В 1464 году Франческо Сфорца предложил ему назначить постоянного представителя при французском дворе; но Людовик, который прекрасно знал, что Анжуйский и Орлеанский дома, оба враги миланского герцога, расценят такое соглашение как смертельное оскорбление, поспешил сказать Малетте: "Я хочу, чтобы ты написал своему господину и объяснил ему, что во Франции обычай не такой, как в Италии. Здесь наличие посла-резидента — это не знак дружбы, а проявление недоверия. В Италии, конечно, все наоборот. Скажи своему господину, что сейчас нет необходимости отправлять еще одного посла. Если что-то случится, пусть он пришлет Мануэля [Эммануэля ди Якоппо] или того, кого пожелает, но пусть его посольства приезжают и уезжают, и пусть они не остаются здесь постоянно".

Однако Людовик вынужден был держать миланских послов при французском дворе в течение двадцати лет: по сути, они были профессиональными государственными деятелями, как и он сам, и ему нравилось оттачивать свой ум общением с их гибким интеллектом. Однако, если Людовик не мог принять постоянное посольство при своем дворе, он не видел причин не делегировать его. Поэтому он сообщил Малетте, что решил отдать приказ сеньору де Гокуру остаться в Милане, "чтобы все знали о союзе Дома Франции" и Франческо Сфорца. Получив это известие, герцог Милана в смятении попросил своего посла позаботиться о том, чтобы "король отказался от этой идеи". "Мы не желаем, чтобы она была осуществлена, ибо это было бы позором для Папы, венецианцев и других…". Сами итальянцы с опаской относились к своим новым дипломатическим приемам, когда речь заходила об их использовании за пределами полуострова.

53

Джованни Пьетро Панигарола, представитель старинной миланской семьи — дом Панигарола сохранился до сих пор — отправился во Францию в 1464 году, чтобы уладить некоторые личные дела. Он был хорошо знаком с герцогом, которому, очевидно, оказывал определенные услуги, бывал при дворе и неоднократно беседовал с французским королем. Должность, которую Малетта оставил ему в середине марта, стала чрезвычайно опасной — миланский посол теперь мог ожидать чего угодно, если попадет в руки герцога Иоанна Калабрийского, — и требовала столько же мужества и силы, сколько и умения. Согласно тому, что Малетта написал своему господину, Панигарола был "молодым, умным и энергичным" человеком, который имел некоторый дипломатический опыт и чей характер идеально подошел бы королю. Джованни Пьетро принял свою миссию с энтузиазмом: "Я останусь здесь, даже если потеряю свою жизнь", — сказал он дону Альберико. В Сомюре он вскоре столкнулся с враждебностью анжуйцев: "Когда они видят меня, — отмечал он, — они ведут себя так, словно у них перед глазами враг рода человеческого".

54

Он провел несколько дней в тюрьме после того, как навлек на себя гнев Дофина в 1456 году, но с тех пор Людовик признал в нем доблестного и верного капитана.

55

"Когда мы прибыли…, Его Величество немедленно повел меня на бастионы, где были готовы к стрельбе бомбарды и другие артиллерийские орудия. По правде говоря, для тех, кто не видел все своими глазами, в это трудно поверить: в бою человек менее важен, чем военные машины. Король, который следит за всем, с восхитительным умом исправляет ошибки, которые были допущены при организации осады, и меняет, например, местоположение бомбард…". Отметив, какое впечатление произвел на него Людовик, Жан-Пьер, указал на то, что "он был воспитан в разгар войны".

Затем они продвинулись к другой крепости, которая сразу же сдалась. "Когда король сделал все необходимые приготовления, назначил губернатора и разместил гарнизон, он отправился в церковь, чтобы возблагодарить Всемогущего Бога. Вечером мы вернулись в Монлюсон, и на протяжении всего пути Его Величество раздавал приказы своим войскам, причем с величайшей тщательностью". Наконец, в заключение Панигарола отметил: "Его люди способны на самую тяжелую работу, качество, которое ему очень помогает".

56

Граф де Шароле и Франциск II договорились встретиться во главе своих армий 24 июня в Сен-Дени, недалеко от Парижа.

57

В тот же день Карл де Шароле получил три срочных послания от герцога Беррийского, призывавших его к быстрому продвижению вперед, чтобы бретонцы и бургундцы, объединившись, могли легче разбить войска короля — войска, "которые он имел досуг собрать", пренебрежительно добавил граф де Шароле в письме к своему отцу. Что касается того, почему сами бретонцы не двинулись с места, то причину подсказывает анекдот — неправдивый, без сомнения, но имеющий неоспоримую символическую ценность — в котором герцог Бретани находится в Шатодене днем 16 июня: Портной герцога, который имел привычку говорить со своим хозяином с большой фамильярностью, сказал, примеряя платье: "Монсеньёр, это Вша вина, что Монсеньёр герцог Беррийский не является сегодня королем Франции". " Почему ты так думаешь?" — спросил герцог. "Мой господин, несомненно, что сегодня король нападет на бургундское войско, и, если бы Вы этого хотели, Вы были бы там со своим войском, и король был бы побежден навсегда, так что мой господин стал бы королем". Что бы ни думали такие опытные капитаны, как де Лоэак, де Бюэль или де Дюнуа, герцоги Беррийский и Бретонский предпочли оставить боевые действия графу де Шароле.

58

Людовик, вероятно, не знал, что Жан де Монтобан тайно примирился с герцогом Бретани.

59

На самом деле, граф де Сен-Поль получил разрешение продвигаться к Монлери только в качестве оборонительной меры: было решено, что если королевская армия продолжит наступление, он отступит к Лонжюмо, где бургундцы, занятые строительством лагеря для обоза и артиллерии, заняли укрепленную позицию на вершине холма. Когда ночью де Сен-Поль сообщил в Лонжюмо, что его разведчики обнаружили передовые части королевской армии менее чем в четырех милях от Монлери, граф де Шароле немедленно отдал ему приказ отступить. Но граф де Сен-Поль, понимая всю важность роли, которую ему предстояло сыграть, заявил, что не отступит, "даже если умрет". Поэтому он приказал своим людям двигаться вниз с холма и из деревни занять позицию на северной части равнины, к востоку от дороги Париж-Орлеан, чтобы оставить достаточно места для остальной части армии. Нет никаких сведений о том, что граф де Шароле думал о храбрости графа де Сен-Поль. С наступлением утра он послал Антуана, Великого Бастарда Бургундского, помочь графу с арьергардом, и тот, "поспорив с самим собой, идти ему или нет, в конце концов, отправился вслед за остальными…".

60

Антуан де Ролен, из-за которого граф де Шароле поссорился с своим отцом