ворохом у его ног. Есть здесь стрелы острые, как жало, есть странные, сделанные в виде трезубца, чтобы застревали в ране, есть тупые, с набалдашником на конце, способные лишь сбить с ног животное, но не повредить его ценную шкуру. Для разных зверей полагались разные стрелы.

«Стоит мне поднять глаза, — записывал географ в дневник, — чтобы увидеть сделанный мною собственноручно светильник. Это только каменная плошка, в которой плавает фитиль. Стекла, понятно, нет, но я приспособил нечто вроде трубы над фитилем. Вот он, предок лампового стекла!»

Только теперь стало ясно Ветлугину, что прообразом свечи являлась такая простая вещь, как факел. Пучки смолистых веток были заменены прядями пакли, пропитанными жиром. Затем прядь уменьшилась, стала фитилем, а горючее жирное вещество, облепившее снаружи фитиль, образовало свечу.

Брала оторопь, когда вдумывался в то, как далеко в глубь истории человечества забросила его судьба (точнее, пурга, настигшая беглеца в горах Бырранга).

Да, от русских поселений на Крайнем Севере, от заветного станка Дудинки Ветлугина отделяли теперь не только многие сотни верст, но и годы, десятки тысяч лет!..

Страшно было понять, осознать это…

Иногда Ветлугину казалось, что он забрался в такую глушь, из которой уже никогда не выбраться.

Его охватывала отрешенность от цивилизованного мира, скрытого где-то там, за черно-белыми зазубринами гор, ставшего почти нереальным, будто мир этот был вычитан Ветлугиным из книг.

Как странно — надвое — переломилась его жизнь!

Неужели он жил когда-то в больших городах, бывал в театрах, ездил на конках и трамваях? Встречался с друзьями на шумных студенческих вечеринках? Слушал и записывал лекции в аудиториях, построенных крутым амфитеатром?

Неужели было время, когда по левую руку его стояла не каменная плошка с плавающим в ней фитилем, а настольная лампа под уютным зеленым абажуром? И неужели письменный стол, за которым так быстро пролетали счастливые бессонные ночи, был доверху завален книгами?…

Книги! Как тосковал он по книге!.. Все бы, кажется, отдал, лишь бы снова взять книгу, торопливо, жадно перелистать, вдохнуть неповторимый запах картонного переплета, бумаги, типографской краски!..

Иногда ему снилось, что он читает. О, как печально было в таких случаях пробуждение!

Ведь книги были нужны ему не для развлечения. В них он искал бы совета, помощи. Позарез нужны были сейчас книги!..

2

Да, Петр Арианович оказался отброшенным на много веков вспять. Но с тем большей настойчивостью вел он обитателей Бырранги на сближение с современностью, с двадцатым веком.

Водяные часы, стоявшие перед ним на грубо сколоченном письменном столе, продолжали медленно, капля за каплей, отсчитывать время.

Медленно ли? Нет. Если предыдущие столетия и тысячелетия двигались неторопливым шагом, то годы, протекшие после появления Ветлугина в котловине, мчались бегом. Ветлугин подгонял их.

Он был охвачен страстным желанием помочь «детям солнца», стремился не только изучить и объяснить, но и изменить диковинный мирок, куда закинула его судьба.

«Впрочем, преимущества мои, человека двадцатого века, оказавшегося в обстановке доисторической эпохи, — записал Ветлугин, — далеко не так велики, как могло бы показаться с первого взгляда. Даже Робинзон на своем необитаемом острове был куда лучше снаряжен, чем я».

Действительно, у Ветлугина не было с собой ни ружья, ни пороха, ни спичек. (Только нож был ему возвращен, и то он пользовался им украдкой, озираясь, помня предупреждение Нырты, до сих пор непонятное.)

Да, к «детям солнца» путешественник пришел с пустыми руками. Но зато он принес с собой воспоминания. Среди людей каменного века Ветлугин был воплощенной памятью человечества.

Правда, из нее можно было черпать для практического применения лишь кое-что, по строгому выбору.

Географ не мог, например, изготовить плуг или паровую машину, даже если бы умел это делать. Под рукой не было железа, железной руды. Не было также самых простых инструментов.

Надо было браться за более доступное дело.

Петр Арианович прежде всего занялся рационом «детей солнца», внес существенные дополнения в их «меню».

Дело в том, что с каждым годом все труднее становилось добывать мясо оленя, которое служило основным видом питания. Стада редели, меняли маршруты весенних и осенних откочевок, уходили из гор Бырранга на соседнее, Северо-Восточное плато.

Раздумывая над тем, как помочь «детям солнца», Ветлугин вспомнил свое пребывание в русской деревне Последней на берегу Ледовитого океана. Жители ее занимались почти исключительно рыболовством.

За годы своего пребывания в ссылке Ветлугин стал заправским рыбаком. Попав в горы Бырранга, он решил применить здесь полученные им знания.

«Дети солнца» ставили сети, но маленькие, дрянные. Петр Арианович ввел невода, научил заводить их с челнов.

Кроме того, он обучил «детей солнца» подледному лову.

Во льду вырубались две проруби примерно шагах в двадцати одна от другой. Затем туда опускалась длинная сеть и протягивалась подо льдом между прорубями.

Трижды в день сеть вытаскивали наружу. При этом обычно присутствовало все племя. Мужчины хлопотали подле прорубей. Ребятишки громкими криками приветствовали каждую новую рыбину, которую выбирали из сети, а косматые угрюмые собаки сидели тут же, поставив уши торчком и делая вид, что совершенно равнодушно относятся к такому изобилию прекрасной пищи[19].

То, что «дети солнца» занялись вплотную рыболовством, было, конечно, закономерно. Рано или поздно они должны были им заняться. Ведь рыболовство в отличие от охоты требует оседлой жизни. А странные запреты, связавшие «детей солнца» и приковавшие к котловине, вынуждали их жить оседло, как это ни противно природе охотников.

Вслед за тем не без труда он ввел в обиход простейшие водяные часы. До этого в пасмурные и туманные дни наступление утра определялось совершенно произвольно, чаще всего по тому, когда проголодавшиеся собаки, которых выгоняли на ночь из жилья, принимались просительно повизгивать у порога. Теперь появился более точный указатель времени. Водяные часы представляли из себя размеченный внутри сосуд в виде воронки достаточной емкости, «суточного завода». Перезвон мерно падающих капель наполнил жилища «детей солнца».

С полным правом Ветлугин мог сказать о себе, что не только ускорил течение времени в котловине, но и регламентировал его.

За эти годы у Петра Ариановича сменились последовательно три прозвища. Вначале его звали просто Чужеземцем. После поединка с Ныртой он превратился в Скользящего по снегу. А года через три за ним упрочилось имя Тынкага, что в переводе значит Силач, Сильный человек…

3

«Первобытная мина» круто повернула также и личную жизнь Петра Ариановича.

Конечно, если бы он по-прежнему надеялся на бегство, то ни за что бы не позволил себе связать свою судьбу с судьбой полюбившей его «дочери солнца».

Но от надежды