других, известных и неизвестных – Республика выстояла и отмечала свою первую годовщину.

…Второе ранение Артём получил при штурме Дебальцево, почти одновременно с Главой ДНР Александром Захарченко, и тоже в ногу. После этого ему пришлось довольно долго поваляться в госпитале, не удалось, как в прошлый раз, через пару недель удрать на передовую. Хотя и тогда, в сентябре, он опоздал и вернулся в свой батальон уже после того, как наступление было остановлено Минскими соглашениями.

Теперь Артём получил отпуск и намеревался провести его в Донецке вместе с Вероникой.

На остановке в троллейбус вошла не по сезону легко одетая женщина с новорожденным ребёнком, завёрнутым в синее тюремное одеяло – это сразу резануло Артёму глаз.

Артём хотел подвинуться, чтобы дать ей присесть, но рядом с ним уже уступили ей место. Она оглядывалась по сторонам, словно не зная, куда ей ехать, и наконец решилась спросить дорогу. Она назвала адрес их с Вероникой дома.

– Вам со мной выходить, – сказал Артём, – я сам в этом доме живу. А вы там к кому?

Женщина замялась.

– К знакомому, – сказала она наконец. – Попытаюсь его найти, хотя он, скорее всего, на фронте. Но у меня больше вообще никого нет в этом городе. Я с обмена, я была в украинском плену, мой сын родился там, в Харькове, в украинской тюрьме, а наш дом под Краматорском, на территории, занятой хохлами, и мне туда нельзя…

– Пойдёмте, – решительно сказал Артём, беря её под руку, – нам с Вами выходить. Если что – переночуете у нас. Вас как зовут?

– Александра, – представилась она. – А сына зовут Юра. И отца его, который на фронте, зовут Юра.

Холодок прошёл по спине Артёма. Он внимательно посмотрел на женщину, потом на спящего на её руках мальчика, и тоже назвал себя.

Троллейбус остановился, и, опираясь на трость, Артём вышел первым. Александра спустилась следом.

– Вот этот дом, – кивнул он.

– Скажите, может быть, Вы знаете его, если рядом живёте? Хотя бы в Донецке он или нет… Юрий Шульга, а по паспорту у него сложное прибалтийское имя…

Артём давно уже всё понял. Он даже понял, кто эта женщина – хозяйка дома, в котором умер Ромка Сибиряк, она прятала их с Юозасом от хохлов, об этом Юозас рассказывал и даже называл имя, хотя и ни единым словом не обмолвился о своих отношениях с ней… Но как сказать ей правду – Артём проглотил подступивший к горлу комок…

– И Романа Гостюхина Вы знали? – зачем-то спросил он, хотя всё было уже ясно.

– Да, – кивнула Александра, – его… его похоронили у нас в селе. А почему Вы спрашиваете? Вы знаете эту историю? Значит, Вы и Юрия Шульгу знаете?

Артём тихо кивнул.

– Что же Вы молчите, Артём? Я же должна его найти. Он хотя бы в Донецке или на передовой? Где же он?

– На Аллее Славы… – выдохнул Артём одними губами, – …во время битвы за Иловайск в августе прошлого года, – нет, это говорил не он, это говорил кто-то посторонний, совершенно чужим голосом, хотя шевелились почему-то его губы, и его глаза смотрели не на Александру и не на окружающий городской пейзаж, а в бесконечную пустоту, – хохлы заминировали склад химических отходов, и он вызвался добровольцем обезвредить бомбу, и это получилось, но хохлы перехватили его на обратной дороге… расстрелял все рожки и вместе с ними подорвал себя гранатой… Герой Донецкой Республики…

Артём ожидал слёз, истерики, но Александра не заплакала. Она опустила глаза в землю.

– Да, это он. Он так мог, я знаю. Что ж, простите, что побеспокоила Вас. Я, наверное, пойду, – она нерешительно повернулась.

– Стойте! – почти крикнул Артём. – Куда же Вы пойдёте, Вам же некуда идти. Не оставлять же Вас с маленьким на улице. Скоро комендантский час! Я провожу Вас в квартиру. Вы Веронику Шульгу знаете?

– Только заочно. Юра рассказывал, что у него есть дочка.

«А теперь ещё и сын», – грустно подумала она, поднимаясь по лестнице за Артёмом.

* * *

На полу московской квартиры на ковре играл ребёнок.

Анна сидела, сгорбившись над столом, и писала письмо сыну в колонию.

«Всё-таки вернули мы Кирюшу, Женя, хотя и намучались по судам. После Мосгорсуда летом прошлого года, на который я не успела с Донбасса и который за несколько минут вернул наше дело на новое рассмотрение – был снова районный, уже в октябре, потом перенесли на ноябрь, об этом я тебе, кажется, писала уже, и он вынес неожиданно решение в нашу пользу…»

Анна вздохнула, поправила очки и ласково посмотрела на Кирюшу, но он был увлечён игрушками, он складывал из кубиков картинки и на бабушку внимания не обращал.

«Но и после этого нам Кирюшу не отдали. Сказали, пока не вступит в силу решение, не отдадут. Решение не вступило, опека его обжаловала, и снова по кругу… И снова был Мосгорсуд, в прошлом месяце, оставил в силе решение первой инстанции. Потом они изготавливали решение, это у них так называется, ты знаешь, наверное, и только после этого выдали мне на руки оригинал постановления с подписью и печатью, и поехала я Кирюшу забирать…»

Она вытерла платком щёки и раскрасневшиеся глаза.

– Бабушка! – крикнул Кирюша. – Бабушка, смотри, у меня получились утята!

Анна опустилась на ковёр рядом с внуком и устремила взгляд на рисунок из кубиков.

– Бабушка, почему ты плачешь? Не надо плакать! Смотри, каких я собрал утят!

– Ничего, Кирюша, ничего, я не плачу, – с грустной улыбкой ответила Анна.

«Так что Кирюша снова с нами, спустя почти два года, и это, пожалуй, единственная моя радость сейчас…»

– Бабушка! Ты пишешь письмо дяде Жене? Который сидит в тюрьме?

– Да, Кирюша. Твой дядя Женя сидит в тюрьме. А мой брат Ваня, твой, получается, дедушка Ваня, хотя и был