Был ли руандийский геноцид 1994 г. заранее спланирован или же он стал результатом случайной цепи событий?

Возникшие в период демократизации режима Хабьяриманы легальные и нелегальные экстремистские группы и организации (КЗР, интерахамве, импузамугамби, «силы самообороны», АМАСАСУ), стремившиеся сохранить созданную в результате Социальной революции 1959 г. этнократическую систему и политическую монополию правящей элиты, использовали в борьбе за власть различные насильственные, нередко террористические методы и разрабатывали планы уничтожения своих политических противников, а пропаганда экстремистских СМИ создавала для их реализации благоприятную социально-психологическую почву. Однако очевидно, что, хотя эти планы, особенно после заключения Арушских соглашений 1993 г., и предусматривали этническую чистку тутси как главных врагов руандийского «народа» (хуту) и виновников всех его несчастий и физическое уничтожение руководящего слоя оппозиции как их «пособников», они не предполагали проведение массового геноцида как такового. Целью экстремистов было добиться политического сплочения хуту вокруг движения Хуту-Пава и максимального ослабления позиций РПФ, самого опасного конкурента для этнократического государства.

Историческая ошибка тех кругов, которые организовали или просто воспользовались убийством Хабьяриманы 6 апреля 1994 г., состояла в том, что они, отдавая приказы о начале резни, не просчитали ее политических последствий. Операция, легитимированная вакуумом власти, ставшего результатом исчезновения высших должностных лиц (президента, премьер-министра, начальника ГША, председателя Конституционного Суда), должна была занять всего несколько дней и завершиться формированием нового правительства исключительно из сторонников Хуту-Пава. Однако заговорщики не ожидали, что РПФ начнет действовать так быстро и, самое главное, столь успешно. Для лидеров Фронта полицид, устроенный элитными военными подразделениями (президентской гвардией, парашютистами) и партийной милицией в Кигали, оказался неожиданным «подарком судьбы», оправданием, позволявшим возобновить боевые действия в условиях очевидного военного превосходства повстанцев. К тому времени, когда правительство Хуту-Пава было создано, одна группировка РПА уже стояла у стен столицы, а другая развивала стремительное наступление на востоке страны.

Крах первоначальных планов побудил экстремистов в отчаянной попытке сохранить власть прибегнуть к крайнему средству – развязыванию общенационального геноцида тутси как средства мобилизации и консолидации хуту вокруг нового режима. Иначе говоря, геноцид был организован этнократическим государством в момент особой опасности для его существования. Каркасом геноцида, его своеобразной кровеносной системой стали административные, силовые и партийно-политические структуры, аффилированные с ними полувоенные формирования, а также органы пропаганды. Государство, прежде всего в лице гражданской администрации и армии, выступило в роли непосредственного участника геноцида. Но не только. Важнейшей функцией руандийского государства стало вовлечение в геноцид всей общины хуту. Поэтому события 1994 г. нельзя рассматривать только как «государственный геноцид», подобно Холокосту, с полным правом их можно назвать и «народным геноцидом».

Свидетельства очевидцев показывают, что на всех уровнях – общенациональном, префектуральном, коммунальном, секторальном – административная иерархия и партийно-политические структуры организовывали граждан на массовые убийства. В этой ситуации у каждого рядового гражданина-хуту оставалось гораздо более узкое поле выбора, чем, например, у жителя нацистской Германии в конце 1930-х годов. Оно исключало «пассивное соучастие» и нередко сводилось к жесткой альтернативе: прямое участие или открытый отказ, означавший смерть. Такое сужение поля выбора, навязанное этнократическим государством, превратило практически всю общину хуту («народ») в актора геноцида: режим, стремясь распространить коллективную ответственность за ликвидацию «этноса-врага» на население в целом, пытался тем самым реконституировать этническую идентичность хуту через своеобразное «крещение вражеской кровью». Таким образом выковывалось новое моноэтническое руандийское общество, в особой степени консолидированное, ибо творцом его оказывался теперь каждый хуту.

Административное и идеологическое воздействие государства на граждан, безусловно, сделало возможным предельное расширение субъекта геноцида, однако это расширение не могло состояться, если бы «воздействие» не превратилось во «взаимодействие» между государством и обществом. Действия государственной машины лишь открыли каналы для выхода негативной энергии фрустрированных групп внутри «этнического» большинства и способствовали их политической мобилизации в ситуации нараставшего страха и паники перед наступлением отрядов РПА. Организационные и идеологические усилия правящей элиты сомкнулись с социально-психологическими предубеждениями, стереотипами и ожиданиями широких масс населения.

́«врага» приобрел абсолютный характер, выйдя за рамки гендерных, религиозных и иных ограничений, освященных традицией, которая гарантировала женщинам, церквям, родильным домам определенный «иммунитет» в ходе политических конфликтов. Маховик геноцида, в какой-то момент заведенный, таким образом, неизбежно раскручивался все больше и больше, разрушая все прежде установленные и связанные еще с доколониальными поведенческими моделями предохранительные социо-культурные «клапаны».

Тотальность и субъекта, и объекта руандийского геноцида объясняет, почему его логическим следствием стал крах руандийского этнократического государства. Можно сказать, что в период тех страшных «ста дней» государство «изменило самому себе»: оно отказалось от выполнения всех тех функций, которые и делали его государством (поддержание внутреннего порядка, внешняя защита, экономический контроль, социальное обеспечение, образование). Его единственной функцией теперь стала организация геноцида, уничтожение определенной части населения, подавление которой и составляло сущность этнократического режима. Сосредоточившись на выполнении этой единственной задачи и задействовав для этого все административные ресурсы, руандийское государство истощило свою политическую энергию и психологически обескровило руандийское общество, поскольку организованный им геноцид привел к полной деградации политического и социального бытия. Именно здесь таится главная причина стремительного падения этнократического режима, его бессилия перед наступлением РПФ.

Крах государства как структуры сопровождался и крахом государства как идеи. В результате геноцида «этническое» сознание полностью восторжествовало над этатистским. Столкнувшись с угрозой утраты власти, политическая элита хуту приняла и осуществила уникальное решение организовать в июле 1994 г. массовый исход хуту из Руанды, в результате которого страну покинуло несколько миллионов человек. Целью исхода было отделить «народ» от «территории», тем самым лишив государство одного из фундаментальных его признаков. Чтобы не допустить превращения руандийского государства в инструмент политического господства тутси, этнократический режим хуту был готов пойти даже на его временную ликвидацию.

История руандийского геноцида показывает, какой риск несет с собой раскручивание спирали этнической ненависти и этнического противостояния. Она показывает, сколь легок «путь в преисподнюю». Тем более что этот путь не закончился июлем 1994 г. Эскалация межэтнического насилия, инициированного убийством Хабьяриманы и первоначально ограниченного рамками одной Руанды, вскоре привела к тому, что насилие вышло за пределы страны и приобрело региональный характер. События в Руанде стали отправной точкой масштабного конфликта в зоне Великих Африканских озер, в который оказалось вовлечено в общей сложности около 100 млн человек и который привел к гибели приблизительно 3,5 млн человек, – конфликт, который порой называют «Третьей мировой войной». На этом фоне еще более очевидным становится провал международного сообщества, прежде всего ООН, которое оказалось совершенно бессильным перед руандийской трагедией. Год 1994-й, как никакой другой, продемонстрировал неэффективность существовавших механизмов международного урегулирования региональных и национальных конфликтов и, что не менее важно, отсутствие действенной международной солидарности и морально-политической ответственности перед лицом событий такого характера и такого масштаба. Это было связано как с отношением ведущих международных акторов к Африке и ее проблемам, так и с их общей неспособностью выработать новую адекватную внешнеполитическую стратегию после прекращения холодной войны.