— Ах! — воскликнул Куранес с донельзя сконфуженным видом человека, пойманного за чем-то неприличным. — Действительно, именно так я и говорил, — признался он, — но это не было чистой правдой. На самом деле я изрядно исказил положение дел. Видите ли, если бы вы попали в руки Гаджа и его шайки и если бы они принялись допрашивать вас — возможно, с пристрастием — о том, как построена оборона мира снов…

— Вы опасались, что мы расскажем им, что ваш флот проводит карательную операцию на луне, да?

— Нечто в этом роде, — промямлил Куранес. — Впрочем, это не сказать что карательная операция. Скорее демонстрация силы, чтобы лунные твари поняли, что, если им взбредет в головы когда-нибудь снова выступить против нас, мы сможем разделаться с ними, когда захотим.

— Понимаю, — сказал де Мариньи. — И пока основные силы вашего флота были на луне, занимаясь тем, чем они занимались, по меньшей мере одна лунная тварь, Гадж, находился здесь и готовил убежище для Великих Древних. Что ж, хотя бы с этим покончено.

— Будет покончено, — поправил его Куранес, — когда адмирал Дасс вернется, я тут же отправлю его разбомбить эту шахту и навеки засыпать ее! А до тех пор… что ж, если все это о чем-то и говорит, то прежде всего о том, как сильно вы нужны Элизии.

— Почему вы так решили? — Де Мариньи удивленно вскинул брови.

— Ктулху всегда оказывал очень сильное влияние на людские сны, — напомнил об очевидном Куранес. — Более того, он прямой виновник большинства являющихся им кошмаров! Но с самых Дурных дней он не предпринимал столь настойчивых попыток воздействовать на мир снов и через него на мысли людей в мире яви — столь настойчивых и энергичных. Что в афере с Безумной луной, что сейчас. Да восстание… определенно, до попытки восстания уже недалеко. Он готовит себе пути в пространство и время и во все параллельные миры. Ползучий хаос активен, как никогда, звезды вот-вот сойдутся, и снова наступят странные времена.

— Куранес, — сказал де Мариньи, — вы можете мне помочь. Никто не знает Смотрителя и его музей лучше, чем вы. Мне необходимо увидеть его и как-то побеседовать с ним.

Теперь уже брови Куранеса поползли вверх.

— Серая металлическая коробка? — вопросительным тоном произнес он. — Атал рассказывал вам о ней? Коробка со стрелками, почти как у ваших Часов Времени?

— Это и есть какая-то разновидность Часов Времени, — кивнул де Мариньи. — В этом у меня нет ни малейшего сомнения. По каким-то причинам, ведомым только им самим, Старшие Боги решили, что я должен добираться до Элизии чрезвычайно запутанным путем. Возможно, я должен приложить большие усилия и тяжелым трудом заработать то, чего так желаю, но даже несмотря на то, что я там нужен, они продолжают заставлять меня отрабатывать право на вход. Может быть, так… а может быть, и как-то иначе. Не знаю. Но мне сказали, что я должен поговорить со Смотрителем.

— Если вам удастся провернуть это дело, считайте за собой еще один подвиг, — сказал Куранес и тут же увидел, как вытянулось лицо де Мариньи. — Подавая ложные надежды, я оказал бы вам дурную услугу. Дело в том, что я не знаю никого, кто когда-либо говорил со Смотрителем и получил от него ответ! Более того, со дня появления куба, запертого теперь в груди Смотрителя, никто его не видел. Кто знает, где он сейчас? Может быть, где-то в музее, а может быть, и нет. И где в таком случае? Я не знаю, куда он ходит. Не знаю зачем. Не знаю как. Случалось, что он не показывался месяцами.

— Но вы же пойдете с нами в музей? — молящим голосом спросила Морин.

— Конечно, пойду, дитя мое, — не задумываясь, ответил Куранес. — Но я обязан предупредить вас: если Смотрителя там нет — если мы не сможем его найти, — то нам уже никто не поможет.

Куранес, Искатель и Морин вышли из таверны, оставив там Герона и Элдина, которым глубоко изумленный и изрядно уставший трактирщик без остановок подносил блюдо за блюдом и бутылку за бутылкой…

Выйдя на набережную, где под охраной полудюжины пикинеров стояли Часы, Куранес указал на противоположную сторону гавани, где на мысу, являвшемся крайней восточной оконечностью небесного острова, находилось огромное круглое каменное строение. Это трехэтажное здание было возведено на каменном выступе толщиной не более пятидесяти футов, языком выдававшегося из скалы Серанниана, под которым не было ровным счетом ничего.

— Музей, — сказал он. — Войти и выйти можно одним-единственным путем, если, конечно, вы не птица: по вон тому узкому перешейку. Воры, которые решаются посягнуть на музей, долго думают и взвешивают, сомневаются и снова взвешивают. А потом, когда встречаются со Смотрителем, навсегда выкидывают свои планы из головы. По крайней мере, большинство воров… — Он оглянулся на таверну, из которой они только что вышли, и чуть заметно усмехнулся. — Герон и Элдин однажды попробовали — вообще-то, даже дважды, — но после этого принесли в музей и его Смотрителю очень солидную дань.

Они обошли гавань, но перед тем, как войти на узкий перешеек, Куранес остановился.

— Тем, кто подвержен головокружениям, здесь делать нечего, — предупредил он. — Надеюсь, вы привычны к высоте, да?

Морин и де Мариньи дружно кивнули, и они двинулись дальше.

Проход ярдов тридцать длиной был огорожен низеньким барьером и тщательно вымощен. Пройти здесь плечом к плечу могли лишь два человека, так что всему трио пришлось выстроиться в цепочку, чтобы разойтись с двумя зеваками, покидавшими музей. Глядя на ходу через барьер, де Мариньи и Морин отчетливо видели прямо под собой сквозь неизмеримую, в невесть сколько фатомов, воздушную толщу, не уступавшую глубине Церенейского моря, все поселения, реки, океаны и берега, порожденные грезами сновидцев, разбегавшиеся фантастическими ландшафтами во все стороны к дальнему горизонту. Далеко вдали можно было разглядеть даже Селефе, на местонахождение которого указывала покрытая вечными снегами вершина Оран, гордо возвышавшаяся над невысокими Танарианскими горами.

Пройдя под высокой аркой в каменной стене, они оказались в трехэтажном здании с плотно закрытыми окнами из не боящегося никаких ударов цельного хрусталя. Воздух сюда поступал через ту самую арку, а также через квадратный проем в выходившей на океан изогнутой стене, размером в большое окно, но расположенный гораздо выше. На втором и третьем этажах музея находились только такие экспонаты, с которыми отождествляют свое существование обычные музеи; как однажды высказался Дэвид Герон, «мумии, кости, книжки и тому подобное барахло». А вот на первом этаже музея хранились его истинные ценности, качество и количество которых превышало всякое воображение.

Здесь сокровища были самые разнообразные: драгоценные камни, золотые и костяные статуэтки, нефритовые миниатюры, бесценные антикварные украшения и поделки из стран и времен, затерявшихся в туманах древних сновидений, произведения искусства, которые могли зародиться лишь в плодородных сонных грезах выдающихся художников и скульпторов. За все это, вместе взятое, можно было бы купить полсотни миров!