— Коллекция Смотрителя, — сказал Куранес, возвращая де Мариньи и Морин от восхищения к обыденности, — к которой он относится особенно ревностно. У каждого экспоната здесь свое место, и горе тому, кто попытается что-то переставить! Хотя лично на меня верхние этажи производят еще большее впечатление.

Искатель понял, что он имел в виду. Он и сам видел здесь и засушенные головы из канувшего в незапамятную древность Кледа, и сморщенные мумии из изрытых пещерами гор первобытного Саркоманда, и каменные цветы из каких-то восточных пустынь, лежащих на самой окраине мира грез, которые нужно хранить в абсолютной сухости, ибо от единственной капли воды они сгнивают прямо на глазах, и книги, на страницах которых светились руны, записанные (по словам Куранеса) еще на заре времен магами древней Тхим’хдры. И все же…

— Очаровательное место, — согласился де Мариньи; даже приглушенный его голос гулким эхом разнесся по обезлюдевшему музею, — и чудес здесь ничуть не меньше, чем жемчужин в море полуденном…

— А вот Смотрителя нигде не видно, — угадав его мысли, добавила Морин.

Куранес тяжело вздохнул:

— Я же вас предупреждал. Никто не может точно предсказать появления или исчезновения Смотрителя и тем более управлять ими.

Покинув музей, где теперь не осталось ни одной живой души, они миновали перешеек и вышли на набережную. Там, на изгибе, неподалеку от Часов Времени, удобно устроилась парочка наконец-то насытившихся искателей приключений; прислонившись к стене, скрестив руки на груди, они лениво рассматривали торговые и другие суда, качавшиеся на якорях у самого края розоватого облака. При приближении Куранеса и его гостей из мира яви Герон повернул голову:

— Ну что, без толку?

Ответ он прочел на их лицах.

Теперь и Элдин выпрямился, погладил живот, негромко, деликатно рыгнул и пророкотал:

— A-а, что там… Я надеялся, что до этого не дойдет, но, похоже, ничего другого не осталось. — Не то покачиваясь, как моряк, не то вызывающе переваливаясь, как пират, он без остановки прошел мимо правителя и его гостей и направился в сторону музея. Заинтригованные, они обернулись ему вслед и увидели, что он, прибавив шагу, решительно марширует к перешейку. Тут к ним неспешно подошел Герон.

— Видите ли, — объяснил младший авантюрист, — Смотритель, я сказал бы, неравнодушен к нам, особенно к Элдину. Черт возьми, эта старая железяка не доверяет Скитальцу ни вот на столечко! — Он показал пальцами. — А все дело в парочке больших рубинов, которые однажды чуть… э-э… чуть не позаимствовали из музея. Хотя чуть-чуть — не считается! Смотритель, конечно, обиделся и остановил нас, и с тех пор мы чисты перед ним, как слеза младенца. А вот теперь мы, похоже, можем воспользоваться этой антипатией в ваших интересах. Вот только дразнить Смотрителя — занятие с совершенно непредсказуемыми последствиями; потому-то мы и отказались от него.

Он протянул де Мариньи старинный изрядно стертый золотой треугольный тонд, на обеих сторонах которого — и на аверсе и на реверсе — можно было, хотя и не без труда, разглядеть отчеканенное давно забытое бородатое лицо. Де Мариньи покрутил монету в руках, всмотрелся пристальнее…

— Двухорловый! — воскликнул он. — Вы надули его с помощью этой штуки!

Герон посмотрел на де Мариньи и слегка прищурился — но лишь на мгновение. Потом он улыбнулся и сказал:

— Будь вы получше знакомы с нами, то знали бы, что между нами с Элдином нет такого, чтобы жульничать и надувать друг друга. Пожалуй, некоторое соперничество, но не больше. Кинуть жребий предложил Элдин, а не я. И монета, кстати, тоже его. Ну а что он выиграл, получилось совсем случайно!

Де Мариньи окончательно смутился, но прежде чем он успел что-нибудь сказать и, возможно, еще сильнее испортить ситуацию…

— Эй, там, в музее! — громогласно заорал Элдин, сложив огромные ладони рупором. Случившийся поблизости народ застыл кучками, уставившись на него, а чайки, напуганные воплем, с громкими резкими криками поднялись со стен. — Эй, старое громыхало! Выходи, выходи, где бы ты ни был! К тебе пришел старый друг повидаться и, может быть, покопаться в твоих занориках. А если он тебя не увидит, то точно покопается!

Широко ухмыляющийся Герон, а с ним и остальные трое подошли поближе к Элдину, стоявшему у самого входа на перешеек.

— Он пока только разминается, — шепнул Герон. — Поверьте, он может хамить и ехидничать куда злее.

— Ну, тогда, железный немой, смотри, как бы чего не случилось! — гремел Элдин. Он все той же странноватой походкой сделал еще несколько шагов и не спеша двинулся по мосту. Но ни развязность поведения, ни оскорбительность выкриков не мешали ему внимательно следить за аркой входа в музей, находившейся совсем рядом с противоположным концом перешейка. — Эй, железнобокий! — продолжал надрываться он. — Скиталец вернулся и чертовски хочет чем-нибудь поживиться! И где же та куча ржавого металлолома, которая заправляет этим сараем? Выходи, трусливая банка с болтами и гайками!

Элдин уже преодолел треть пути через мостик, и ему начало казаться, что Смотрителя, может быть, и впрямь нет на месте. А следом за этой мыслью пришла и другая: если Смотритель действительно где-то далеко, что же может помешать ему, Элдину, исполнить свою угрозу? Скажем, прихватить один небольшой, с голубиное яйцо, рубин? Ну, скажем, войдет он в музей, на первый этаж, и тут же выйдет, и даже Герон не догадается, что он сделал; во всяком случае, до тех пор, пока они не удалятся отсюда на безопасное расстояние. Глаза Элдина сверкнули. О, с таким богатством они не один год проживут как короли!

Теперь Элдину оставалось только прошлепать через дверной проем туда и обратно, продолжая бессмысленные дерзкие выкрики. Именно, что бессмысленные: они никак не могли помочь сыграть затеянную штуку. Смотритель не был настроен на топот, крики или оскорбления. Зато он был настроен — и с поразительной чуткостью — на любые мысли о воровстве, вандализме и любые другие дурные намерения, касающиеся музея. Такие мысли или намерения должны были подвергнуться анализу и пресечься, независимо от того, кто был их источником, но если источником был Элдин Скиталец…

— Ох-ох! — выдохнул Герон. — Видите?

И Куранес, и де Мариньи, и Морин увидели происходившее одновременно с ним. А вот Элдин не увидел, поскольку смотрел не в ту сторону. Он крался мягко и пружинисто, как кот (что при его росте и телосложении само по себе казалось почти невероятным), уже посреди моста и теперь уже не ревел, а чуть слышно шептал:

— Смотритель? Эй, Смотритель! К тебе пришел Элдин, чтобы спереть камешек, а может быть, побрякушку, а может быть, фигурку. А может, и вовсе твой рубин! Что скажешь?

— Элдин! — позвал Герон, пытаясь сохранить спокойствие. — Мне кажется…

— Тише! — прошипел, не оборачиваясь, Скиталец. — Тс-с-с! — Не отвлекай меня! — Он преодолел уже две трети пути и почти явственно ощущал близость успеха.

А вот Смотритель, находившийся у входа на мост, позади и немного ниже Элдина, чувствовал нечто совсем другое: он чувствовал ауру вора, запах негодяя, более чем подозрительный след Элдина Скитальца. И запах этот был ему очень даже хорошо знаком.