факты, не имеющие никакой ценности? А что если суть всей проблемы так и остается еще не раскрытой?

Снова пытаюсь найти оправдание Питеру.

Ну а почему бы, собственно, и нет? В конце концов он был таким же человеком, как и все остальные.

Мне показалось, что помочь Питеру было столь же важно, как и выручить Арта. Они оба были людьми, признанными врачами, придерживающимися достаточно интересных и нонконформистских взглядов. Если получше подумать, то между ними было очень много общего, а различия начинали казаться не столь существенными. Питер был весельчаком по натуре, Арт же часто бывал саркастичен. Питер был толстым, а Арт худым.

Но в основном они были одинаковы.

Я надел пиджак и постарался выбросить из головы эти идеи. Я не был судьей — и слава Богу. Распутывать дела в суде — это не по мне.

Зазвонил телефон. Я не стал брать трубку. Мгновением позже раздался голос Джудит:

— Это тебя.

Я поднял трубку.

— Алло?

Знакомый, густой голос сказал:

— Джон, это Питер. Мне бы хотелось пригласить тебя на обед к себе.

— Зачем? — спросил я.

— Я хочу, чтобы ты познакомился с моим алиби, которого у меня нет, — сказал он.

— Что это значит?

— Так в половине первого?

— Хорошо, до встречи, — согласился я.

Глава вторая

Питер Рэндалл жил в современном доме к западу от Ньютона. Особняк был небольшим, но очень хорошо и со вкусом обставленным: кресла от Брюэра, диван от Якобсена, рахманновский кофейный столик. Все было выдержано в строгом духе современности. Он встретил меня в дверях, держа в руке бокал с выпивкой.

— Джон. Проходи. — Он проводил меня в гостиную. — Что будешь пить?

— Ничего не надо, спасибо.

— Я мне кажется, что выпить не мешало бы, — сказал он. — Виски. Скотч?

— Тогда со льдом.

— Да ты садись, располагайся, — пригласил Питер, сам в тем временем направляясь в кухню; я слышал, как звенят кубики льда о стекло бокала. — Чем занимался утром?

— Ничем, — ответил я. — Сидел и думал.

— О чем же, если не секрет?

— Обо всем.

— Если не хочешь, то не говори, — сказал Питер, возвращаясь в гостиную с бокалом виски в руке.

— Ты знаешь о том, что Вильсон все сфотографировал?

— Догадываюсь. Очень прыткий молодой человек.

— Да, — согласился я.

— И у меня теперь могут быть неприятности?

— Похоже на то, — ответил я.

Еще некоторое время он молча разглядывал меня, а потом спросил:

— А ты что думаешь по этому поводу?

— Я уже сам не знаю, чего подумать.

— А тебе известно, к примеру, что я делаю аборты?

— Да, — сказал я.

— И о Карен?

— Дважды, — ответил я.

Он откинулся в кресле, его необъятные, округлые формы резко контрастировали со строгими, прямыми линиями и углами современного мебельного дизайна.

— Три раза, — поправил он меня, — если уж быть до конца точным.

— Значит ты…

— Нет-нет, — покачал он головой, — последний был в июне.

— А первый?

— Когда ей было пятнадцать лет, — он вздохнул. — Видишь ли, за свою жизнь я совершил целый ряд ошибок. И одной из них было то, что я пытался присматривать за Карен. Ее родной отец никогда не баловал ее вниманием, а я… я любил ее. Она была милой девочкой. Может быть и сбитой с толку, но в целом она была неплохой. Я сделал ей первый аборт, потому что время от времени я делаю аборты и другим пациенткам. Тебя это шокирует?

— Нет.

— Хорошо. Но все дело в том, что Карен продолжала упорно беременеть. Три раза за три года; для девочки этого возраста это очень недальновидный поступок. Это было уже нечто сродни патологии. И в конце концов я решил, что четвертого ребенка ей лучше выносить и родить.

— Почему?

— Потому что, очевидно, ей очень хотелось быть беременной. Она сама этого добивалась. Очевидно ей хотелось познать позор, быть пристыженной за незаконнорожденного ребенка. И поэтому в четвертый раз я ей отказал.

— Вы были уверенны в том, что она беременна?

— Нет, — Питер снова покачал головой. — И вы наверное догадываетесь, что послужило причиной для подобных сомнений. Проблемы со зрением. На ум сразу же приходят мысли о первичной дисфункции гипофиза. Я хотел сделать анализы, но Карен отказалась. Ее интересовал исключительно аборт, и когда ей стал ясно, что я не собираюсь ничего делать, она пришла в бешенство.

— И тогда ты направил ее к доктору Ли?

— Да, — согласился он.

— И это сделал он?

Питер покачал головой.

— Арт слишком умен и осторожен, чтобы пойти на такое. В любом случае он стал бы настаивать на анализах. К тому же там был уже большой срок — четыре месяца, или по крайней мере она сама утверждала. Арт не взялся бы делать такой аборт.

— И ты тоже его не делал? — спросил я.

— Нет. Ты веришь мне?

— Хотелось бы.

— Но до конца ты не уверен?

Я пожал плечами.

— Ты сжег собственную машину. А в ней была кровь.

— Да, — согласился Питер. — Кровь Карен.

— Как же так вышло?

— Я одолжил Карен свою машину на выходные. Я даже представить себе не мог, что она задумала сделать аборт на стороне.

— Ты имеешь в виду, что она отправилась на аборт в твоей машине, ей его сделали, а потом поехала домой, истекая кровью? И уже там пересела в желтый «порше»?

— Не совсем так, — сказал Питер. — Но я знаю кое-кого, кто сможет рассказать тебе, как все было на самом деле. — Он позвал: — Дорогая. Выйди, пожалуйста, к нам.

Мне же он улыбнулся.

— Познакомьтесь с моим алиби.

В гостиную вошла миссиз Рэндалл. С виду она казалась строгой, сосредоточенной и очень сексуальной. Она опустилась в кресло рядом с Питером.

— Теперь ты видишь, — сказал Питер, обращаясь ко мне, — в какой переплет я попал.

Я спросил:

— И воскресным вечером?

— Мне не хотелось бы от этом говорить, но это так.

— Это потрясающе, — сказал я, — но в то же время достаточно удобно.

— В некотором смысле, — согласился Рэндалл. Он провел ладонью по ее изящной руке и тяжело поднялся с кресла. — Хотя я вообще-то так не считаю.

— Вы уверены в том, что провели вместе весь вечер в воскресенье?

Он налил себе еще виски.

— Да.

— И чем занимались?

— А тем, — ответил Питер, — что я не стал бы объяснять даже под присягой.

— С женой своего брата? — переспросил я.

Он подмигнул миссиз Рэндалл.

— Ты что, и на самом деле замужем за моим братом?

— До меня тоже доходили какие-то слухи об этом, — задумчиво проговорила она, — но я им не верю.

— Вот видишь, я посвящаю