26 февраля 1918 г. Ходят слухи о разногласиях между американскими и французскими генералами; Першинг и Петен не ладят, и кое-кому хочется сместить Першинга. Американцы не выносят долгих бюрократических французских проволочек и начинают делать что хотят, не всегда дожидаясь санкции французов. Это вызывает трения. Американцы не склонны обращать внимание на личные интересы и чувства французов. Американцы хотели бы сражаться рядом с нами. Ради наших будущих отношений лично я считаю, что им лучше оставаться с французами. Наблюдаются зависть и разногласия между французским послом в Вашингтоне и Тардьё, французским верховным комиссаром в Америке. Шамбрэна, который дружит с обоими, повысили из первого секретаря в Лондоне до советника посольства в Вашингтоне, чтобы он сохранял мир между ними.

Убили 22-летнего сына Шнейдера, очень умного молодого человека, которого с детства готовили в преемники отца на заводе Крёзо. Пуля попала ему в живот.

Боюсь, что здешние социалисты ничему так и не научились на русском примере. Они по-прежнему стремятся вести переговоры с врагом у ворот. Даже речь Гертлинга не повлияла на их отношение, хотя он говорит, что международному сообществу нет дела до Эльзаса и Лотарингии.

Сегодня мне нанес визит генерал Тренчард[492]. Из Парижа он проследует в Версаль, где побеседует с генералом Роулинсоном об авиации. Он сказал, что недавно за обедом встретился с лордом Нортклиффом и вышел из себя, не сдержавшись, после того, как лорд Нортклифф поведал ему, что это он назначил генерала руководить авиацией и что он (лорд Н.) знает настроения в армии лучше, чем генерал; генерал ответил, что его непристойные газетенки наносят непоправимый вред своими нападками на офицеров армии и флота и общественных деятелей.

Ужинал в «Рице»; меня пригласил сэр Чарльз Эллис. Сидел между ним и Уинстоном Черчиллем. Другими гостями были Бигем, генерал Сайкс, капитан Мортон, Джек Черчилль. У Уинстона своеобразные взгляды. То он говорил, что войну нельзя продолжать ни дня сверх того, что необходимо, чтобы освободить Бельгию и получить для Франции Эльзас и Лотарингию — не обязательно все, но такую их часть, чтобы Франция не считала, будто Англия ее бросила, и не кинулась искать иного друга. Что же касается германских колоний, Южную Африку можно склонить к соглашению, по которому она удержит германскую Юго-Западную Африку в обмен на какую-нибудь другую германскую колонию, которую забрали мы. Германскую Восточную Африку необходимо вернуть Германии. Довод, что оттуда они будут угрожать нашим судам, идущим в Индию, и построят базы для подводных лодок, не выдерживал критики, поскольку подводные лодки могут обойтись без таких баз. Германия хочет владеть угольными месторождениями и колониями; нельзя ожидать, что она ограничится только Европой. Я спросил, рассчитывает ли он на то, что Япония отдаст Цзяочжоувань. На этот вопрос он не ответил, и я оставил разговор о колониях. Позже, после ужина, мы сидели в большом зале, и тогда Уинстон сказал, что речь Гертлинга не допускает и мысли о мирных перспективах. Мы должны продолжать борьбу еще два или три года. Он считает, что анархия из России, скорее всего, перекинется на другие страны, но на Англию в последнюю очередь, потому что настроение народа лучше, чем на протяжении двух последних лет. Кроме того, У. Ч. сказал: если Клемансо падет, он хотел бы, чтобы к власти пришел Альбер Тома, так как он будет продолжать борьбу! Ему нравится Пенлеве. По его мнению, война ведется за европейские интересы и ни за какие другие, и после того, как она закончится, Европа останется вооруженным лагерем.

27 февраля 1918 г. Вчера Уинстон сам себе противоречил. Он говорил, что эта война — европейская война и ее результаты должны быть европейскими. Я предположил, что он имел в виду, что исход войны должен оставаться за Европой. На это он ответил утвердительно, но добавил, что за пределами Европы ничто не считается. Затем он заявил, что, если Германия развалит Россию, мы должны развалить Турцию. В противном случае, если Германия освободит захваченную ею часть России, мы отдадим Палестину, Месопотамию и пустыню аравийским арабам и предоставим им сводить счеты с Турцией. Я спросил о японской интервенции. Он сказал: если Япония вторгнется в Россию, Россия объявит ей войну! Способно ли такое объявление войны, сделанное Лениным, Троцким и компанией, причинить России еще больший вред? Если Япония будет сидеть тихо, большевики, за которыми последуют немцы, утвердятся во Владивостоке. Пусть уж лучше там и в Маньчжурии окажется Япония, чем большевики и немцы!

Относительно перспектив войны Уинстон сказал, что мы быстро набираем превосходство над немцами в воздухе. Он ожидает, что мы скоро решим проблему подводных лодок и тогда разберемся с Германией, если она проявит благоразумие. По-моему, он надеется стать хозяином положения, поддерживая хорошие отношения с Лейбористской партией. По его словам, выпуск вооружений сейчас налажен лучше, чем когда бы то ни было. Ирландию он не упоминал. Что скажут жители наших колоний, если Уинстон обнародует свои взгляды?

Как правительство поступит с Ирландией?

Меня навестил Генри Уилсон. Не все идеи Уилсона отражают его собственные взгляды.

28 февраля 1918 г. Вчера Клемансо сказал мне, что Уинстон нанес ему визит. К. перебил У., сказав, что Франция сражается за Англию не меньше, чем Англия сражается за Францию, и что их интересы неразделимы. Уинстон, должно быть, говорил с ним в том же ключе, что и со мной, стараясь просто-напросто добиться у Клемансо признания.

Утром из Швейцарии приехал Смэтс; вечером он уезжает в Лондон.

Французские газеты подняли шумиху из-за японской интервенции во Владивостоке и Маньчжурии. Если Япония туда вторгнется, ей придется более или менее маскировать свое присутствие. Со стороны Америки возражать было бы глупостью.

Завтра в Сорбонне состоится демонстрация в память годовщины аннексии Эльзаса и Лотарингии 1 марта 1871 года. Ее посетит Пуанкаре. Я надеялся, что мне удастся избежать похода туда, так как именно на конференции в Сорбонне в первую неделю марта прошлого года я подхватил простуду, которая перешла в пневмонию. Боюсь, что придется рискнуть, потому что в протоколе указана желательность моего присутствия. Если меня не будет, возможно недовольство, особенно учитывая, что поводом являются Эльзас и Лотарингия.

1 марта 1918 г. В Сорбонне устроили большую демонстрацию. Огромная толпа людей пыталась прорваться внутрь. Какое-то время я стоял перед кардиналом-архиепископом Парижским, затем рядом с ним, а позже за ним. В критический момент полиция хотела провести меня внутрь, но я попросил вначале помочь его преосвященству, а потом мне. Он стоял за мной на конференции с двумя священниками по бокам. В официальных кулуарах рядом со входом для привилегированных гостей кардинал познакомился с Клемансо, и они немного поговорили. Дюбо, глава Сената, произнес слабую речь, Дешанель, глава Палаты депутатов, угостил собравшихся пылким историческим эссе о правах Франции на Эльзас и Лотарингию и о решимости французов вернуть провинции. Ему много аплодировали. И все же самую яркую речь произнес Пишон. Когда он доказал ложь Гертлинга, назвавшего Эльзас и Лотарингию «чисто германскими территориями», процитировав письмо, которое прусский король написал императрице Евгении в октябре 1870 года и которое она недавно передала в Национальный архив Франции, его слова встретили овацией. В письме говорится: «Après avoir fait d’immenses sacrifices pour sa défense, l’Allemagne veut être assurée que la guerre prochaine la trouvera mieux préparée à re-pousseur l’agression sur laquelle nous pouvons compter aussitôt que la France aura reparé ses forces et gagné des alliés. C’est cette triste considération seule et non le désir d’agrandir une patrie dont le territoire est assez grand qui me force à insister sur des cessions de territoires qui n’ont d’autre but que de reculer le point de départ des armées françaises qui à l’avenir viendront nous attaquer»[493]. Гертлинг же уверял, что «чисто германские провинции» были вырваны у законных владельцев, немцев, а в 1871 году их вернули.