— Нет, мне нужно возвращаться в Лондон. — Но Ноэль не двинулся с места.

— Тогда, может, что-нибудь выпьешь?

— Да нет, не хочется.

Пенелопа подумала: «Я не позволю ему себя шантажировать», а вслух сказала:

— Зато мне хочется виски с содовой. Будь другом, налей и принеси мне, пожалуйста.

Он постоял в нерешительности, потом направился в столовую. Слыша, как он открывает шкафы и гремит стаканами, она сложила стопкой письма, лежавшие у нее на коленях, и аккуратно положила их на стол рядом с собой. Увидев возвращавшегося Ноэля с двумя стаканами в руках, Пенелопа поняла, что он передумал и тоже решил выпить. Он протянул ей один из стаканов и встал на прежнее место, сказав:

— А что «Собиратели ракушек»?

Так вот зачем он приехал. Она улыбнулась:

— Тебе Оливия сказала о картине или Нэнси?

— Нэнси.

— Нэнси была очень возмущена моим поступком. Она восприняла его как личное оскорбление. Ты тоже придерживаешься такого мнения? И приехал, чтобы сказать мне об этом?

— Нет. Я просто хочу знать, что тебя на это подвигло?

— Картину подарил мне отец. Передав ее в галерею, я как бы вернула картину ему.

— Ты представляешь, сколько она стоит?

— Я хорошо представляю, какую ценность она имеет для меня. Что касается ее оценки в денежном выражении, то она ведь никогда нигде не выставлялась и, стало быть, трудно сказать, сколько она стоит.

— Я звонил своему другу Эдвину Манди и рассказал ему, что ты подарила ее галерее. Конечно, он никогда не видел этого полотна, но имеет четкое представление о том, какую за него могли дать цену на аукционе. Знаешь, во сколько он ее оценил?

— Не знаю и знать не хочу.

Ноэль открыл было рот, чтобы назвать сумму, но, увидев в глазах Пенелопы грозное предостережение, снова закрыл его и ничего не сказал.

— Ты злишься, — сказала она, — так как неизвестно почему вы с Нэнси решили, будто я подарила галерее то, что по праву принадлежит вам обоим. Но это не так. Вам картина не принадлежала никогда. Что касается панно, то ты должен быть доволен. Я последовала твоему совету. Ведь именно ты настаивал, чтобы я их продала, и именно ты предложил мне обратиться в фирму «Бутби» к мистеру Рою Брукнеру. Он нашел мне частного покупателя, а тот предложил за них сто тысяч фунтов. Я согласилась. Деньги, которые я получила, присовокуплены к моей собственности, которая останется вам после моей смерти. Это все, что ты хотел знать, или есть что-нибудь еще?

— Ты должна была поговорить со мной, ведь я как-никак твой сын.

— Мы уже говорили об этом, и не раз. И каждый наш разговор на эту тему заканчивался либо ничем, либо ссорой. Я знаю, Ноэль, что ты хочешь. Тебе нужны деньги прямо сейчас. Чтобы они были у тебя в руках и ты мог бросать их на ветер. Тратить, как тебе заблагорассудится, например на осуществление какой-нибудь безумной идеи, которая, скорее всего, потерпит крах. У тебя хорошая работа, но ты хочешь найти место еще лучше. Стать брокером на товарной бирже. А когда новое дело тебе надоест и при этом ты спустишь все деньги до копейки, возникнет еще одна безумная идея — сделать кучу денег из ничего. Счастье приходит, когда умеешь извлечь максимум из того, что у тебя есть, а богатство — когда умеешь извлечь максимум из того, что получаешь. Судьба дала тебе многое. Почему ты не можешь этого понять? Почему ты всегда хочешь большего?

— Ты так говоришь, будто я думаю только о себе. Вовсе нет. Я забочусь и о сестрах, и о твоих внуках. Сто тысяч, на первый взгляд, — огромная сумма, но ведь с нее придется уплатить налог, а если ты будешь швырять деньги на ветер, тратя их на совершенно чужих людей, которые тебе приглянулись…

— Ноэль, перестань говорить со мной, как с выжившей из ума старухой. Я еще в своем уме. И запомни: я сама буду выбирать себе друзей и сама буду решать, что мне делать. Совершив поездку в Порткеррис, остановившись в «Золотых песках» и взяв с собой для компании Дануса и Антонию, я в первый раз в жизни, — заметь, в самый первый, — позволила себе быть щедрой и расточительной и получила от этого огромное удовольствие. Впервые я могла давать, не думая о последствиях. И это ощущение огромной радости я не забуду никогда, тем более что все было принято с большой благодарностью и величайшим тактом.

— Так это все, что тебе нужно? Бесконечная благодарность?

— Нет. Постарайся меня понять. Если я недоверчиво отношусь к тебе, твоим нуждам и планам, то только потому, что все это уже было с твоим отцом, и переживать все заново не хочу.

— Ты же не станешь винить меня в недостатках отца?

— Конечно нет. Ты был совсем маленьким, когда он ушел. Но ты многое от него унаследовал. Много хорошего: красивую внешность, обаяние, несомненные способности. Но и плохое тоже — грандиозные замыслы, склонность к расточительству и полное неуважение к чужому имуществу. Извини. Мне неприятно все это тебе говорить. Но, наверное, пришло время нам с тобой объясниться начистоту.

— Не думал, что вызываю у тебя такую неприязнь, — сказал он.

— Ноэль, ты мой сын. Неужели ты не понимаешь, что если бы я, несмотря ни на что, тебя не любила, то стала говорить тебе все это?

— Ты очень странно выражаешь свою любовь. Посторонним людям отдаешь все, а своим детям ничего.

— Ты говоришь то же самое, что и Нэнси. Она сказала, что я ничего ей не дала. Ну как мне вам втолковать? Ты, и Нэнси, и Оливия, — вы были моей жизнью. Много лет я жила только ради вас. А теперь, слыша от вас подобные слова, я прихожу в отчаяние. Мне кажется, что каким-то образом я потерпела крах, не оправдала ваших ожиданий.

— Я думаю, так оно и есть, — медленно проговорил Ноэль.

После этого продолжать разговор уже не имело смысла. Он допил виски, повернулся и поставил стакан на каминную полку. Пенелопа поняла, что он собирается уходить, но видеть, как он уходит с обидой в душе, унося с собой горечь от их размолвки, было для нее невыносимо.

— Оставайся с нами ужинать. У нас уже все готово. К одиннадцати ты будешь в Лондоне.

— Нет, мне нужно ехать. — Он направился к двери.

Пенелопа встала и пошла за ним через кухню на улицу. Не глядя на нее, избегая ее взгляда, он сел в машину, хлопнул дверцей, пристегнул ремень и включил мотор.

— Ноэль. — Он посмотрел на мать, и на его красивом лице она не увидела ни улыбки, ни понимания, ни любви. — Извини, — сказала она. Он слегка кивнул, как бы принимая извинения. Она попыталась улыбнуться. — Приезжай. — Но машина уже тронулась с места, и ее слова заглушил шум сверхмощного мотора.

Когда он исчез из виду, Пенелопа вернулась в дом. Остановилась в кухне у стола и стала думать об ужине, но никак не могла сообразить, что хотела приготовить. Огромным усилием воли она собралась с мыслями и направилась в кладовку за картошкой. Принесла корзину к мойке, открыла кран и стала смотреть, как бежит вода. Подумала о слезах, но желания плакать не было.