Нияда поджала губы, однако нашла в себе силы достаточно твердо ответить:

– Хорошо, господин. Ручаюсь головой. Варвара справится.

– Надеюсь, – мрачно произнес колдун, отворачиваясь и направляясь к Бугре-горе.

Таких гор она не видела никогда. Расчерченные белыми полосами исполинские громады упирались в высокое голубое небо, острые пики сияли, как острия посеребренных копий каменного войска. В воздухе кружились лишь редкие снежинки, но время от времени срывались и большие шапки слежавшегося снега, сдуваемые с выступов сильным верховым ветром. К счастью, внизу, на тропе, виляющей по дну глубокого ущелья, ветер не слишком злобствовал, лишь изредка кидал хлопьями в лицо.

Маленький отряд из пяти человек упорно пробирался берегом полузамерзшей речушки – здесь, почти в конце пути, стены ущелья почти сходились, превращаясь в расселину, и порой чудилось, что сейчас они оживут и сдвинутся, раздавив смельчаков, отважившихся пройти по Кущанским Воротам – единственному доступному в это время года проходу в великих Градимирских горах.

Осенью перевал засыпало снегом, но не так сильно, как малые ущелья, – и он оставался проходим. Правда, путь сквозь Ворота был сложным и опасным: ноги в унтах скользили по обледеневшим камням, сугробы порой доходили до колена, но снег все же не был достаточно глубок, чтобы использовать снегоступы «медвежьи лапы», до поры до времени притороченные к заплечным мешкам странников. Воздух, тонкий и морозный, не давал дышать, жег горло, щипал щеки и нос, слезил глаза. Заиндевевший шерстяной шейный платок, натянутый по глаза, едва спасал.

Она не жаловалась. Давно привыкшая к походной жизни, девушка упорно и молча шла вперед, глядя под ноги и время от времени позволяя себе осматриваться. Ей приходилось бывать в местах и пострашнее, чем обычное горное ущелье, каким бы величавым оно ни было. Да и на севере она не впервые.

Проводники к ней с расспросами не лезли, мол, чего это ты, девка, в диких краях забыла? Их дело – перевести чужака через горы, а в душу каждому не залезешь. Заплатили – и ладно. Вот все и молчали по большей части – даже на привалах. Лишь изредка обменивались тихими фразами, что-то коротко обсуждали и вновь надолго затихали. Зачем говорить, если с детства привык к горам и знаешь, как себя вести и что делать.

Шли след в след, не спешили, берегли силы. Последний привал был давно, ноги ныли, но, по словам проводников, до выхода из ущелья оставалось совсем немного, стоило потерпеть. В ущелье было удивительно тихо – или так казалось из-за низко надвинутого плотного капюшона с меховой опушкой. Но тишина изредка прерывалась то жутковатым раскатистым треском ледяных глыб, то глухим шумом падающих вниз снежных пластов. Вот и сейчас справа ухнула в сугроб очередная сорванная шапка заледеневшего снега. Со временем на подобное уже и не обращаешь внимания, к тому же местные говорили, что пласт, сорвавшуюся тебе прямо на голову смерть, ты все равно не услышишь, так что дергаться от резких звуков смысла нет. Чему быть, того не миновать.

Слева громоздились упавшие давным-давно валуны, украшенные толстыми и оплывшими белыми шапками, от чего каменные великаны напоминали грибы-головачи. У их подножия журчала речушка, еще не до конца стянутая льдом, хотя от берегов уже тянулись друг к другу полупрозрачные слоистые плитки, стремясь прикрыть темную воду надежным зимним панцирем. Над поворачивающей куда-то вправо тропой возвышалась похожая на голову лосихи скала. На ее вершине потрескивала светящаяся лазурным плита льда, нависшая чуть ли не над самой тропой. Сорвется такая на людей – места мокрого не оставит, но думать о подобном нельзя…

Нужно идти. Шаг за шагом, спокойно, не суетясь, опираясь на длинный деревянный посох с заостренной рогаткой на верхнем конце, которую велигорцы называли то «рогатиной», то «рогачом». Впрочем, тяжелое охотничье копье они называли так же – таковы уж причуды местных говоров.

Почти сразу после поворота впереди показался тупик – здесь на дно упали два огромных валуна, почти скалы, сошедшиеся вершинами. К счастью, меж ними имелась узкая щель – будто дверь приоткрытая, и в просвете блестит ослепляющий наст. Миновав проход, шедший впереди проводник вдруг остановился и что-то оживленно забормотал на своем языке, указывая на резво уходящую вверх тропу. И там стены ущелья расходилось в стороны, а меж ними синела бескрайняя небесная ширь.

Они дошли!

Отряд, не сговариваясь, прибавил шагу и вскоре забрался наверх, откуда открывался живописный и величественный вид. Справа и слева торчали остроконечные копья светлых скал, а дальше, за равниной, занимая все видимое пространство, растянулось черно-белое лесное море, которому не было конца-краю, уходящее до самого светло-голубого окоёма.

– Тайга, – гордо произнес Ойка, старший из проводников, широким жестом указав на бесконечный древний лес.

Варвара опустила шейный платок, вдохнув полной грудью холодный и чистый горный воздух. Она стояла на пороге нового приключения и смотрела на Великую Тайгу с благоговением… но недолго. Деловито кивнув и поправив большой заплечный мешок, девушка уверенно зашагала по тропе дальше, следуя за проводниками. Вниз, туда, где далеко впереди ждало дело.

Переход по суровым лесам к границам земель чуди белоглазой. Поиски, тяготы, опасности… словом, новые вызовы ее мастерству. Все то, ради чего она и жила.

А

Алконо́ст – амбивалентное существо. Иномирная дивоптица, способная петь волшебным голосом, которым может навредить. Считается, что в Белосветье прилетает из Ирия, чтобы высидеть птенцов, после чего возвращается с потомством обратно в свой мир.