трико и с гротескными жестами кланяется Первому крестьянину). Ах, барышня, прошу вас, один поцелуй в щечку!

П е р в ы й  к р е с т ь я н и н (задирает подол). В нижнюю щечку, а коли хочешь — и в две!

М а ч а к (бьет его ногой). Иди к черту! У тебя изо рта воняет!

Ч е т в е р т ы й  к р е с т ь я н и н (колет его мечом сзади). Барышня, у вас ведро худое! Его заткнуть надо!

П я т ы й  к р е с т ь я н и н (со шлемом в руках). А ну-ка, Мачак, давай, налей сюда, угостим нашу королеву!

М а ч а к (пляшет вместе с Первым крестьянином, поет). «Миловала Мара солдата, солдата, солдата, Добыла корону из злата, из злата, из злата…»

М а й к а ч а. Сюда! Все сюда! Ко мне! Пляшите! Скачите! Пойте! Я тут королева! Я приказываю! Хочу, чтобы и на небе было слышно, как мы тут веселимся!

Крестьяне в театральных костюмах кувыркаются, задирают подолы одежды, поют:

«Захотелось Маре пряничков, пряничков,

Посылала милого, милого».

Майкача стоит выпрямившись, руки в боки, в королевской одежде и гордо смотрит на всех. Все это время Шкоко сидит в глубокой задумчивости в углу, не обращая внимания на происходящее, а когда и его силой пытаются увлечь в коло, он не выдерживает.

Ш к о к о (кричит). Пустите меня… Пустите меня, воровская шайка! Вы думаете, что я круглый дурак и позволю вам делать со мной все, что вам в голову взбредет?! Моего отца ни за что ни про что погубили, а меня хотите на посмешище выставить!.. Смотрите, подавитесь, я вам это обещаю, ворюги проклятые!

Продолжительная пауза. Все словно онемели и с изумлением смотрят на Шкоко.

А н д ж а (подходит к нему). Иоца, дорогой мой! Что с тобой приключилось?

Ш к о к о. А тебе, Анджа, я все сейчас выложу… На тебя посмотреть — вроде и не налюбуешься!.. А если глубже копнуть, оказывается, что ты змея подколодная, может, еще похуже всех остальных…

А н д ж а. Иоца, что ты говоришь, бог с тобой?!

Ш к о к о. Она еще спрашивает! И я, дурак, тебе верил! Я думал, что ты меня любишь… А ты у меня все выведала да и пересказала этим бандитам… Не показывайся мне больше на глаза, слышала, ты! Все между нами кончено!

А н д ж а (истерично). Ой, горюшко, горюшко мне, и до чего дожить пришлось! Держите меня! Жизни себя лишу, жизни!.. (Бежит в угол, бросается на пол, плачет.)

П у л ь о. Ты что-то уж больно хвост задираешь, парень! Попридержи язык, а то как бы и нам что в голову не ударило!

Ш к о к о. Молчи ты, пресноводный!.. Председатель! Тебя и так никто и в грош не ставит! Лижи лучше задницу Букаре! Все равно другого ничего не умеешь.

П у л ь о (в бешенстве). Что ты сказал?!

Б у к а р а. Стой, Миле! Ты-то ведь разумный человек! Разве не видишь, что парень не в себе? Я сам с ним разберусь… Слушай, Иоца. Мы знаем, что тебе тяжело, отец есть отец. Мы не будем обижаться на то, что ты тут наговорил. Да и вообще, поверь мне, мы ничего против твоего отца не имеем. Мы-то ведь не виноваты, нам тоже жаль… что все так получилось. Успокойся, давай, выпей стакан вина, все будет ладно! (Подает ему стакан.)

Ш к о к о (машинально берет стакан.) Гм! Стакан вина! И ты думаешь, что купишь меня за стакан вина? (Выплескивает вино Букаре в лицо.) На, получай!

Б у к а р а (утирается, сдерживая бешенство). Таких вещей не прощают, Иоца! Ну да ладно, я вижу, что ты не в себе. Только… я не понимаю, к чему все это ты нагородил. Твой отец ошибся и получил наказание, которое заслужил. И ты ничего не сможешь изменить.

Ш к о к о. Нет, друг, это уж ты погоди! Кто заслужил наказание, а? Говори, кто? Ты или он?

Б у к а р а. Я? Наказание?.. Да я-то тут при чем?

Ш к о к о. Так, значит! Теперь ты прикидываешься, что ничего не знаешь? Ты думал, что дело никогда не откроется?

Б у к а р а. Про что это ты?

Ш к о к о. Вот вам вор, товарищи! Вот кто взял деньги из кассы!.. Прикинулся, будто на покупку тракторов, удобрений, на ремонт конюшен… А мой бедняга отец думал: руководитель… партизан… Слушайте… Слушайте, товарищи, что мне отец пишет из тюрьмы, и судите сами… (Ищет в карманах, но не находит письма.) Где у меня письмо?.. Только что лежало тут, в этом кармане… Кто-то его украл! Ну, это дело твоих рук, Букара, не иначе. Ты и письмо хочешь уничтожить, как уничтожил книгу расходов. Давай сюда письмо, а то я все здесь разнесу!

Опьяневший Шкунца забирается в угол, голова у него опускается на грудь.

Б у к а р а. Письмо? Кто из вас, товарищи, видел письмо? Иоца, да что с тобой, сердечный? Ты не знаешь, что плетешь.

Ш к о к о. Ты уничтожил расходную книгу, а по ней ясно можно было видеть, что это ты взял общественные деньги… Мачак… Мачак… Ты ведь знаешь, была такая книга. Ты работал в одной комнате с моим отцом… Говори, Мачак!.. (Хватает его за грудь.)

М а ч а к (вырывается). Не видал я никакой книги. Ничего не знаю!

Ш к о к о (трясет его). Признавайся, скотина, или я тебя!..

М а ч а к. Пусти меня! Пусти! Ты спятил! (Вырывается и убегает.)

Крестьяне удерживают Шкоко.

Б у к а р а. Стойте! Стойте, товарищи! Не надо так! Парень больной, с ним надо по-другому. Ладно, Иоца, ты прав, все было так, как ты говоришь! Иди, бедняга, иди тихонько домой, ляжь, отдохни немного, тебе полегчает. Надо, товарищи, ему помочь! Проводите его кто-нибудь!

Ш к о к о (вырывается из рук крестьян). Пустите! Не подходите ко мне близко! Я не болен, я знаю, что говорю… Ах так! Вы, стало быть, одна шайка! Все выслуживаетесь перед этим вором! Ну погоди, погоди, мы еще поквитаемся с тобой! Я тебя выведу на чистую воду! (Направляется к выходу.)

А н д ж а (загораживая ему дорогу). Иоца… Стой!.. Выслушай меня, Христом-богом молю! Не виновата я, не виновата.

Ш к о к о. Убирайся с дороги, паскуда! (Отталкивает ее и уходит.)

А н д ж а (плачет). Тятя, вот срамота-то какая, тятя! Кто теперь на меня посмотрит! Что я теперь делать буду, несчастная! Мамынька моя родная, и за что я такая горемычная уродилась!

Продолжительная пауза. Слышны рыдания Анджи.

Б у к а р а. Такие-то дела, товарищи! Трудное это дело — работать с людьми. Я вот всем сердцем болел за наше село, за нашу артель, а видели, что получается?.. А теперь я в воры попал. Работаешь честно — нехорошо, воруешь — опять нехорошо. Ну что же, стало быть, это я и получил. Говорят ведь, с кем поведешься, от того и наберешься. Пойду я… Пойду лягу… Хватит на сегодня. (Хочет идти.)

Крестьяне расходятся.

П у л ь о (после ухода крестьян).