Шаг вперед он сделал после того, как открылась дверь гостиной, но перед тем, как в ней зажегся свет, тем же ножом, которым нарезал мясо, распорол платье Саши. Материал разошелся с приглушенным писком, а кожа вдоль спины, начиная от правой лопатки до ягодиц, – с воплем. Свет. Отвлекшись от своего поклонения зрелой женственности, чужак пробормотал, мол, хватит, какого хрена…

Филип сказал:

– Что ты делаешь с моей матерью моей матерью моей матерью?

И с каждым повторенным словом раз за разом совершал одни и те же движения правой рукой, в которой по чистой случайности держал очень острый нож для мяса. На третьем повторе чужак закатил глаза, выпучил их и лег на пол, обеими руками зажав исколотый живот.

Высокий визгливый голос звенел, метался между стен под потолком. Филип выключил слух и задействовал глаза, которые теперь снова привыкали к свету. У двери стояла довольно красивая женщина, правда, уже не первой молодости, но совершенно голая, если не считать лоскутов, которые она к себе прижимала. Не в силах противиться влечению, он подошел к ней, выпустив то, что его рука, кажется, в этот момент сжимала, а когда женщина увернулась от его губ и настойчиво желала держать рот гадко разинутым, он насильно закрыл его пальцами. Некоторое время спустя она перестала противиться и позволила ему делать, что он хочет, и сделал он это с большим энтузиазмом, потому что кто-то другой в каком-то другом месте давным-давно раз за разом останавливал его по совершенно нелепой причине, дескать, он маленький лапушка. Разумеется, я не маленький. Сейчас я ведь это делаю, правда?

Но после первого раза радости от нее уже не было никакой поэтому он пошел искать другую партнершу в которой было бы чуть больше жизни и нашел цветную терку которую сцапал в лифте и которая недостаточно громко кричала а потом он попытался заняться тем же с ее белой подружкой ключ от квартиры нашелся в кармане цветной но его застали когда он втаскивал белую обратно в квартиру и стоило ему выйти поискать следующую, фуззи-вуззи его зафьюзили но было уже слишком поздно.

ТЬ ВАШУ, мне больно,

кровь из меня идет!

Я создал себя в стерильной больничной палате.

Уверен, как и сам я, акт был опрятен и чист.

Кровь, боль или грязь? Я, право, не помню.

Я предпочел оттуда свалить

И пошел в школу узнать, что я одобряю.

Потом я работу нашел, и заработал наличности чуть,

И девчонку нашел. Ночами мы занимались любовью.

Однажды, наверно, я в прах обращусь,

Но эту мысль я гоню от себя.

Заботясь о том, чтобы нравиться завтра себе,

Тщательно ныне блюду прочтенные мне предписания:

Три свою кожу, чтоб ее запах унять,

Тальком присыпь, лосьоном помажь, коль сухая она…

Но стоит ее поцарапать – и, МА

– Спасибо, – сказал Чад. Норман едва поверил своим ушам.

– За что, черт побери? Борода Пророка, да это я должен ноги тебе целовать. Я тебе обязан…

Тут он внезапно умолк, слишком много людей стояло вокруг, чтобы сказать правду. Сказать, что Чад не гарантировал запланированные для Бенинии вложения, а спас проект и вместе с ним все, что сам Норман вложил в эту идею, – вот за что ему хотелось поблагодарить Чада. Но президентский этаж небоскреба «ДжТ» кишел высокими гостями, включая представителей Государства, которое в лице Рафаэля Корнинга надзирало за работами. Нормана осаждали госчиновники, сотрудники корпорации и просто знакомые, пока он не почувствовал, что его рвет на части стая собак. Он даже не получил удовлетворения, рассказав Элайху добрые новости: Уотерфорду пришлось послать курьеров отыскать его и Рама Ибусу, которым устроили специальную экскурсию по зданию.

Уловив его настроение, Чад догадался и о его причине.

– Что, не нравится тебе, во что превратили твою жизнь, а? – криво улыбнулся он. – Ты – венец творенья, чувак, и тебя от этого тошнит. Но, пожалуй, придется тебе научиться с этим жить.

– Я и забыл, что такое корпорация, пока не вернулся, – признался Норман.

– Меня тусклая бодяга корпоративности минула. Большую часть юности я угробил в глухих кущах Академы[90]. Может, это и ввело меня в заблуждение: я возомнил, что, если буду кричать достаточно громко, кто-нибудь меня да услышит, ведь в прошлом мои студенты хотя бы делали вид, что слушают, пусть даже и не поступают в соответствии с услышанным… Но полагаю, что придется к этим подхалимам привыкнуть.

– Что?

– Ты сказал, что собираешься меня нанять.

– Но… – запнулся Норман. – Но ты же сделал то, ради чего я хотел тебя нанять! Ты вправил мозги Салманассару, и…

– Норман, они же тебя обработали, – оборвал его Чад. – Ты клевый парень, ты оказал мне несколько услуг и так далее, но ты контаминирован. Протри глаза вокруг, запаска!

Не поворачивая головы, он поставил пустой стакан на тележку, которую катил мимо официант, и схватил с нее другой.

– Что говорили все, кто ошивался вокруг Сала, пока мы с ним болтали?

– Хватит под скромника выделываться. Это мошенничество. Тебе оно не идет и удается плохо, – вне себя от злости огрызнулся Норман.

– Ты так взъелся из-за слова «болтали»? Да мать твою! – Чад залпом выпил свой коктейль. – Да вбей ты наконец себе в башку! Это же чистая правда! Я никогда не выделывался под скромника: я неизлечимо тщеславен и давным-давно бросил попытки излечиться. Но не это мне удается лучше всего. Меня просто не приучили думать, что правильный ответ не может быть самым простым. Когда я сказал тебе, что ты контаминирован, я имел в виду именно этот подход, распространенный, как обычный насморк, и настолько же расшатывающий интеллект. Разве никто не тыкал тебя носом в то, что единственная свобода, которую подразумевает свобода воли, это возможность ошибаться? Что, разжевать надо? Сал всего лишь реализовал заложенные в него возможности! Те, ради которых билась команда разработчиков, те самые, о которых они трубили как о колоссальном прорыве, а потом отказались узнавать их, когда воочию с ними столкнулись! Сал сделал в точности то, что делаешь в данный момент ты, и он ошибся так же, как ты. Он…

В этот поток слов гладко как проволока из мононити встрял голос Проспера Рэнкина: вкрадчивый, заискивающий и для Нормана противный.

– Мистер Муллиган… или мне, наверное, следует обращаться к вам «доктор», да?

– Конечно, докторатов у меня больше, чем блох у собаки. – Чад, моргая, повернулся, и в душе Нормана шевельнулось дурное предчувствие. – Какие еще болезни я мог бы для вас исцелить, помимо сегодняшнего мелкого недомогания?