— Я польщен, что сегодня у меня такой противник, как вы, прелестная леди Джованна, — заметил эмир после одного из ее самых удачных ходов.

Он склонился над доской, обдумывая положение, в котором оказался его ферзь после хода Джоанны, а в ее голове молнией мелькнула догадка, от которой ей пришлось зажать рот ладонью. Боже правый! Малик говорит с сильным акцентом, и она только теперь расслышала, что он называет ее не Джоанной, а так, как на итальянский манер зовут сестру Ричарда, — Джованной!

Собравшись с духом, она решилась спросить, откуда ему известно ее имя.

Эмир оторвался от доски. Его темные глаза снова блеснули весельем.

— О, я многое знаю о вас! Мне известно даже, что вам нравится, когда вас называют именем дивного цветка, который выращивают в садах Сицилии.

У молодой женщины перехватило горло. Так и есть!

Она склонилась над доской, словно в раздумье, а на деле, чтобы скрыть волнение. Итак: эмир Малик определенно знал, что встретит в лесу на холме Иоанну Плантагенет. Которой нравится, когда ее называют Пионой. И король Ричард хотел, чтобы они встретились. Зачем? Кто в действительности этот эмир? Что стоит за этой странной интригой? Зачем Ричарду понадобилось знакомить иноверца с сестрой?

Джоанне едва удалось справиться с желанием немедленно объявить Малику, что она вовсе не та, за кого он ее принимает. Однако что-то — осторожность, страх или чутье — подсказало ей, что этого делать не следует. Но после своего открытия она так растерялась, что сделала пару скоропалительных ходов, и в итоге партия, которую она безусловно выигрывала, окончилась вничью.

— Пат, — вздохнул Малик и откинулся на подушки. — Не желаете ли еще сыграть?

Тут Джоанна осмелилась напомнить, что и без того слишком долго пользуется его гостеприимством. Становится все жарче, да и в Акре о ней уже беспокоятся.

Эмир отвечал, что не смеет ее задерживать. Однако просит — нет, умоляет! — завтра снова прибыть на это же место, чтобы… чтобы сыграть еще одну партию и окончательно выяснить, кто из них более сильный игрок.

На его лице заиграла лукавая улыбка.

Джоанна не знала, как быть, и отчаянно волновалась. Смеет ли она обещать что-либо подобное от лица сестры короля?

По дороге в город она попросила шотландцев хранить в тайне то, что случилось на прогулке. Но скрыть это от Иоанны она не могла и не хотела.

Когда же Джоанна поведала сестре Ричарда обо всем, та была безмерно удивлена, хотя в ее вопросах слышалось больше любопытства, чем тревоги. В неожиданной, как сочла Иоанна, встрече ее кузины с сарацинским эмиром было немало забавного и курьезного, — но и только.

Джоанна так и не осмелилась высказать свои подозрения, однако по-прежнему была абсолютно убеждена, что эмир ждал на холме именно сестру Ричарда Львиное Сердце — Иоанну Плантагенет. И тем большая растерянность охватила ее, когда король, в тот же вечер навестивший Пиону, вновь принялся настаивать, чтобы она и завтра совершила верховую прогулку.

— Праведный Боже, как же мне объяснить ему, что, несмотря на все достоинства арабской лошади, я все еще не в состоянии сесть в седло! — сокрушалась Пиона.

Кончилось тем, что она снова обратилась к Джоанне, попросив заменить ее, и та с неожиданной готовностью дала согласие. Странный азарт побуждал Джоанну продлить это необычное приключение, которое отвлекло от горестных мыслей.

Шотландцы ворчали, недовольные тем, что им снова придется вводить в заблуждение короля, однако чуть свет уже ждали в одном из двориков замка появления мнимой королевы Сицилийской.

Акру маленький отряд покинул перед самым восходом солнца. Эмир поджидал Джоанну на прежнем месте, но на этот раз он предложил своей прекрасной спутнице просто прокатиться верхом. Во время прогулки по холмам речь зашла о достоинствах восточных и западных лошадей, и в этом Малик нашел в Джоанне достойную собеседницу. Разговор чрезвычайно оживился, они даже заспорили, хотя эмиру не всегда хватало запаса франкских слов, чтобы сформулировать свои доводы. В таких случаях он горячился, начинал размашисто жестикулировать, отчего его вороной конь взбрыкивал и храпел, хотя это только веселило всадника. Малик оказался превосходным наездником, с легкостью правил конем и не раз повторял, что лошадей никогда не следует бить хлыстом — это все равно, что хлестать танцора, требуя от него грации и достоинства в движениях. Конь под наездником должен быть гордым.

Скачка по холмам пробудила аппетит, и оба с удовольствием вернулись к навесу на поляне, где их ждали еще более изысканные блюда и шербет, столь холодный, словно его держали на льду, доставленном с горных вершин Ливана.

После трапезы Джоанна, утомившись монотонными наигрышами темнокожей музыкантши, неожиданно даже для себя самой предложила спеть для гостеприимного хозяина.

И в самом деле — впервые за столь долгое время ей вдруг по-настоящему захотелось петь! Ее уже не мучили приступы тоски и ночные кошмары, и хоть в сердце Джоанны еще гнездилась печаль, рискованное приключение с сарацинским вельможей и его откровенное восхищение ее красотой возвращали желание жить и глубоко волновали ее.

Эмир был поражен, но с удовольствием слушал, как она, перебирая струны, поет и ее голос переливается бархатистыми низкими и звенящими высокими тонами. Джоанна пела одну из кансон герцога Гильома Аквитанского,[139] великого провансальского трубадура, полную любовного томления. Прикрыв глаза и чуть покачиваясь, она вся отдалась музыке; ее вела за собой и вдохновляла мечта, в которой ей виделось лицо ее загадочного попутчика, таинственного и опасного рыцаря по имени Мартин, его яркие синие глаза, твердые скулы, улыбка одним уголком рта. О нет, она не должна думать о нем, надо забыть этот облик!.. Но песня лилась, и мечта не покидала ее, хотела она того или нет.

Когда Джоанна умолкла, Малик смотрел на нее изумленно и восхищенно, мундштук кальяна застыл в его руке, словно он позабыл о нем.

— Аллах всемогущий! Вы поражаете меня все больше и больше! Я в самом деле многое знаю о вас, но никто не говорил мне, что вы поете слаще гурий в райских садах!

Эмир знает многое, но не о ней, не о Джоанне де Шампер!

Молодая женщина вздрогнула, словно от озноба. В этой игре с сарацинским вельможей крылась неведомая опасность, но она все еще не могла понять — какая. Чтобы отвлечь собеседника, она принялась рассказывать о том, что эту кансону сочинил дед королевы Элеоноры Аквитанской, властитель огромных земель, которые затем перешли к королю Людовику, отцу Филиппа Французского, а после развода королевы Элеоноры и ее нового союза с королем Генрихом Плантагенетом стали частью Анжуйской державы короля Ричарда Львиное Сердце.

Эмир слушал с улыбкой и, наконец, проговорил: