– Забери свое проклятье! Прошу, забери! – умоляюще забормотал он. – Отдай его той, у кого я перенял этот ужас.

– Ты должен поведать мне, как случилось, что ты вобрал в свою душу предназначенное не тебе.

Сбивчиво и торопливо Гемелл поведал, не поднимая лица, как познакомился он с прекрасной отзывчивой девушкой и впервые ощутил чувство дружбы, как горячо она молила о помощи, как они совершали жертвоприношение в темной роще, как затем хладный ужас поселился в его душе и стал преследовать по ночам. Темная богиня молча внимала проклятиям, что слал он обманувшей его, но когда он решился поднять голову, то увидел, что черная фигура уже исчезла…

Гемелл боязливо спрашивал себя: явится ли Геката сегодня? Он надеялся, что богиня одобрит его отказ рассказать что-либо любопытному гостю. Расписывая очередную вазу, он очень старался, в надежде, что его работа, дававшая выход безумной боязни, понравится повелительнице мрака. Он даже не заметил, как ослабли солнечные лучи, впущенные незваным посетителем, о котором он уже позабыл, и на землю опустился сумрак. И только почувствовав усталость от неудобного сидения, он залез на кровать и крепко уснул. А наутро понял, что первую ночь его не мучили кошмары мрачного Стикса, не гнались черные псы с оскаленными клыками, и он пробудился с улыбкой, осознав, что богиня вняла его страстной мольбе и избавила от проклятия ужаса.

И все обитатели Палатинского дворца безмерно удивились, когда на следующее утро он в светлой тунике вышел в триклиний и впервые приказал подать себе на завтрак не пустую воду, а обильных яств и вина.

Когда об этом доложили Клавдилле, она не на шутку встревожилась, приписав такие перемены посещению ее отца.

Полуодетая, она бросилась в таблиний к Калигуле. Она застала его с Каллистом, проверяющем счета.

– Звездочка моя! Рад видеть тебя! – вскричал он, довольно улыбаясь. – Ты не хотела просыпаться, когда поутру я целовал твои нежные щечки. Подготовка к Секулярным играм, посвященным Прозерпине, окончена, послезавтра я объявляю об их начале. Уже прибыли животные для травли и свежие гладиаторы.

– Каллист, оставь нас! – сказала Юния. – Продолжите после нашего разговора.

Едва казначей вышел, она рассказала о переменах с Гемеллом. Калигула удивился.

– Однако теперь мы хоть избавимся от подозрений, что хотим его отравить. Он долго портил аппетит нашим гостям, – сказал он.

– Как бы его выздоровление не дало повод сенату вспомнить, что он – твой сонаследник в равной степени. Мой отец может вернуться к обсуждению этого вопроса. Он был у него вчера, и мальчишка наутро разом переменился, – грустно сказала Юния. – А на пиру в честь годовщины нашей свадьбы Силан только и расспрашивал меня о Гемелле, жалел его. Неспроста все это!

– Я знаю, как можно пресечь попытки вернуть Гемеллу власть, – решительно ответил Гай. – В начале лета ему исполняется восемнадцать. Пора тоге совершеннолетнего лечь на его плечи. И в этот день я торжественно объявлю его главой юношества и усыновлю.

Юния восторженно обняла супруга.

– Пусть послужит тому примером усыновление Августом Тиберия. Хорошо, когда есть повод сослаться на поступок божественного родственника. Это заткнет рты всем, кто в душе верен старому цезарю.

Так и случилось. Накануне нон шестого месяца в праздник Геркулеса Охранителя Калигула устроил грандиозный праздник с гладиаторскими боями и скачками в честь совершеннолетия Тиберия Гемелла. Калигула произнес в сенате проникновенную речь, вызвавшую единодушное одобрение и пожелание, чтобы она навечно была начертана золотом на слоновой кости и помещена в храме Венеры, прародительницы Юлиев.

– Я хочу, чтобы тот, в ком течет кровь моего дяди, в соответствии с желанием Тиберия, разделил со мной императорскую власть, – говорил Гай Цезарь в пурпурной тоге перед сенаторами. – Однако вы видите сами, что ему необходимы наставники, учителя, педагоги. Также очевидно, что нет ни одного человека, который взял бы на себя столь тяжкое бремя воспитания, что, впрочем, не умаляет нашей ответственности. Что касается меня, стоящего над педагогами, учителями и воспитателями, то я провозглашаю себя его отцом, а его – своим сыном.

Здесь Калигула сделал паузу, и сенат разразился бурной овацией в честь оратора. Гемелл с безучастным лицом, пряча за спиной руки с изгрызенными до мяса ногтями, стоял рядом с курульным креслом императора. Дождавшись, когда умолкнут рукоплескания, Гай продолжил:

– В связи с этим я назначаю нашего дорогого сына главой юношества.

Опять грянула овация, но стоило ей утихнуть, как неожиданно вверх потянулась рука. Марк Юний Силан поднялся и попросил слова. Калигула с затаенной злобой кивнул.

– Наш император говорил, что едва ли найдется человек, взявший бы на себя тяжкое бремя воспитания молодого принцепса. Но это не так. Я прошу оказать мне милость и назначить меня воспитателем Тиберия Гемелла, чтобы освободить нашего императора для более важных дел империи.

Думая, что это часть хорошо отрепетированного спектакля, сенаторы вновь разразились аплодисментами. Калигуле пришлось проглотить недовольство, и он согласно кивнул, добавив, что более не задерживает отцов-сенаторов. Силан торжествовал.

Время шло. Пираллида успокоилась. Похоже, что опрометчивая ссора с женой императора не имела последствий. Домиций по-прежнему посещал ее каждый вечер, но безобразной сцены больше не повторялось. Гетера так и не решилась написать жалобу императору, угрозы Юнии возымели свое действие, и поначалу Пираллида не осмеливалась даже выезжать на прогулку на Аппиеву дорогу.

Масла в огонь подливал и Ирод Агриппа, возымевший привычку делиться с девушкой своими подозрениями. Они вместе по крупицам собирали сведения о Клавдилле, анализировали и понемногу начинали постигать смысл ее интриг. Сама того не зная, Друзилла оказала им помощь в прояснении многих событий.

Ирод знал черноволосую девчонку с детства, ее воспитание, а вернее, его полное отсутствие, приводило Агриппу в восторг. Как любимец Антонии и близкий друг Германика, он был вхож в их дом. Друзилла обожала красивого Ирода и доверяла свои сердечные тайны. Ему она сразу сообщила о том, что брат лишил ее невинности, и Агриппа, имея богатый опыт в любовных делах, научил ее, как предохраняться от нежелательной беременности. Когда бабка Антония застала их с Калигулой на месте прелюбодеяния, именно он сумел потушить разгоравшийся пожар скандала и успокоить суровую старуху. С тех пор малейшая грань недоверия стерлась между ними, а едва Друзилле исполнилось шестнадцать, он с легкостью сделал ее своей любовницей, покоренный расцветшей красотой девушки. Связь их длилась два года, пока Друзилла не вышла замуж за Кассия Лонгина. А узнав, что первым мужчиной, с кем она изменила супругу, стал Домиций Агенобарб – муж родной сестры, Ирод решил прекратить их любовные отношения, справедливо рассудив, что своенравная девчонка на этом не остановится. А возможность публичного скандала ему претила.