Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежде чем проститься с мадемуазель Стейнджерсон, Рультабийль попросил у нее извинения за свои странные выходки и признался, что, вообще-то, у него довольно мерзкий характер. Матильда его поцеловала, Робер Дарзак сделал то же. Молодой человек выглядел весьма взволнованным и, пока я провожал его до дверей, не проронил ни слова, а на прощание пожал руку так, как до этого еще никогда не делал. Забавный чудак! Ах, если б я знал!.. Как же теперь я упрекаю себя за то, что в те времена судил его порою слишком категорично.
Печальный, полный неясных предчувствий, возвращался я с Лионского вокзала, припоминая бесчисленные фантазии, причуды, а иногда и несколько странные выходки Рультабийля за последние два года, однако ни одна из них не предвещала и тем более не объясняла происшедшее. Где Рультабийль? Я отправился к нему домой, на бульвар Сен-Мишель, решив, что если его не застану, то хоть оставлю письмо госпожи Дарзак. Каково же было мое удивление, когда, войдя в дом, я наткнулся на своего слугу с моим чемоданом в руке! На мой вопрос он ответил, что ничего не знает: его попросил об этом господин Рультабийль.
Оказывается, пока я искал репортера где угодно, но только не у себя дома, он пришел ко мне на улицу Риволи, попросил слугу провести его в спальню и принести чемодан, после чего аккуратно уложил в него белье, которое должен взять с собой приличный человек, уезжая на несколько дней. Затем он приказал моему простофиле отнести через час этот чемодан к нему, на бульвар Сен-Мишель. Я буквально ворвался в спальню к другу: он старательно складывал в саквояж туалетные принадлежности, белье и ночную рубашку. Пока он не покончил с этим делом, вытянуть из него я ничего не смог, поскольку к мелочам быта он относился прямо-таки с маниакальной тщательностью и, несмотря на свои скромные средства, старался жить как можно приличнее, приходя в ужас от малейшего беспорядка. Наконец он соблаговолил сообщить мне следующее: поскольку в его газете «Эпок» ему дали трехдневный отпуск, а я – человек свободный, мы проведем наши пасхальные каникулы на берегу моря. Я ему даже не ответил, так как, во-первых, был очень сердит на него за его поведение, а во-вторых, потому, что находил глупым любоваться океаном или Ла-Маншем как раз в самую мерзкую весеннюю погоду, которая длится каждый год две-три недели и заставляет нас сожалеть о зиме. Однако мое молчание его никоим образом не смутило; он взял в одну руку мой чемодан, в другую – свой саквояж, подтолкнул меня к лестнице и усадил в поджидавший у дверей экипаж. Через полчаса мы уже сидели в купе первого класса, наш поезд отправлялся на север – через Амьен на Трепор. Когда мы въезжали на станцию Крейль, Рультабийль спросил:
– Почему вы не отдаете переданное для меня письмо?
Я взглянул на него. Он догадался, что госпожа Дарзак была огорчена, не повидавшись с ним на прощание, и написала ему. Особой хитрости в этом не было. Я ответил:
– Потому что вы этого не заслужили.
И я осыпал Рультабийля горькими упреками, на которые он не обратил внимания и даже не попытался оправдаться, что взбесило меня больше всего… Наконец я протянул ему письмо. Он взял конверт, осмотрел его и вдохнул нежный запах. Поскольку я с любопытством за ним наблюдал, юноша нахмурился, пытаясь под внешней суровостью скрыть глубокое волнение, охватившее его. Чтобы окончательно сбить меня с толку, он прислонился лбом к окну и углубился в изучение пейзажа.
– Так что же, вы не собираетесь читать письмо? – поинтересовался я.
– Собираюсь, но не здесь, – отозвался он. – Там!
После долгого шестичасового пути мы среди ночи прибыли в Трепор. Погода стояла отвратительная: ледяной ветер с моря дул нам в лицо и подметал пустынный перрон. Нам встретился лишь таможенник, закутанный в плащ с капюшоном и прохаживавшийся по мосту через канал. Как и следовало ожидать, ни одного извозчика. Пламя нескольких газовых фонарей, дрожа в своих стеклянных клетках, тускло отражалось в лужах, по которым мы шлепали, сгибаясь под порывами ветра. Вдали слышался звонкий стук деревянных сабо какой-то запоздалой прохожей. Мы не свалились в черный провал внешней гавани лишь потому, что по свежему соленому запаху, поднимавшемуся снизу, да шуму прилива догадались о приближающейся опасности. Я ругался в спину Рультабийля, который с трудом выбирал путь во влажной тьме. Эти места, однако, были ему знакомы, так как, исхлестанные мокрым ветром, мы с грехом пополам все же добрались до единственной открытой в это время года прибрежной гостиницы. Рультабийль немедленно потребовал ужин и огня, поскольку мы очень проголодались и замерзли.
– Не скажете ли вы мне, – поинтересовался я, – что мы тут позабыли, кроме грозящих нам ревматизма и плеврита?
Рультабийль все время кашлял и никак не мог согреться.
– Сейчас я вам все объясню, – отозвался он. – Мы приехали на поиски духов дамы в черном!
Эта фраза заставила меня крепко задуматься, и я почти всю ночь не спал. За окном непрестанно завывал ветер, то с жалобным стоном проносясь над песчаным пляжем, то вдруг врываясь в узкие улочки города. Мне показалось, что в соседней комнате, которую занимал мой друг, кто-то ходит; я встал и отворил дверь. Несмотря на холод и ветер, он стоял у открытого окна и посылал во тьму воздушные поцелуи. Он целовал ночь!
Я тихонько прикрыл дверь и лег в постель. Наутро меня разбудил потрясенный Рультабийль. С выражением ужаса на лице он протянул мне телеграмму, посланную в Париж из Бура и, согласно оставленному им распоряжению, переадресованную сюда. Телеграмма гласила: «ПРИЕЗЖАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО НЕ ТЕРЯЯ НИ МИНУТЫ ТЧК МЫ ОТКАЗАЛИСЬ ОТ ПУТЕШЕСТВИЯ НА ВОСТОК СОБИРАЕМСЯ ВСТРЕТИТЬСЯ ГОСПОДИНОМ СТЕЙНДЖЕРСОНОМ МЕНТОНЕ И ЕХАТЬ НИМ РАНСАМ КРАСНЫЕ СКАЛЫ ТЧК ПУСТЬ ЭТА ТЕЛЕГРАММА ОСТАНЕТСЯ МЕЖДУ НАМИ ТЧК НЕ НУЖНО НИКОГО ПУГАТЬ ТЧК ОБЪЯСНИТЕ СВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ КАК УГОДНО ТОЛЬКО ПРИЕЗЖАЙТЕ ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ МОЕ ИМЯ МЕНТОНУ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ ТЧК СКОРЕЕ Я ВАС ЖДУ ТЧК ОТЧАЯНИИ ВАШ ДАРЗАК».
Глава 3
Аромат
– А ведь это меня не удивляет! – воскликнул я, выскакивая из постели.
– Вы что,