Чтобы расширить свои знания, почерпнутые в основном из весьма пестрой и, как я уже тогда догадывался,

малокомпетентной англоязычной литературы, я завязал множество самых различных связей, прежде всего меня интересовали люди, которые, по слухам, располагали достаточно серьезными сведениями об этой древнейшей традиции, - к примеру, с известной в своих кругах г-жой Анни Безант, президентом Теософического общества в Адьяре. Познакомились мы с ней еще в тот период, когда я занимался спиритическими сеансами. Долгое время все мои попытки хоть немного продвинуться в постижении сути идущего из глубины веков учения йогов оставались такими же безрезультатными, как и прежние мои опыты с медиумизмом; тем не менее я мало-помалу пришел к убеждению: как раз те авторитеты, знанию и практическому опыту которых, по мнению большинства, следовало безоговорочно доверять, блуждали в потемках. По всей видимости, эти амбициозные люди попросту стеснялись признаться в своей полнейшей некомпетентности в таких экстраординарных явлениях, как традиционная индийская йога, чудесные возможности которой они с пеной у рта отстаивали в бесконечных спорах со скептически настроенными оппонентами, - в общем-то, им, жертвам собственной популярности, не оставалось ничего другого, как с важным видом окутывать себя завесой таинственности. Я же, в конце концов получивший, как уже упоминал, неоспоримые доказательства существования потустороннего мира, порешил не отступать и, даже если на это уйдет вся моя жизнь, продолжать исследования различных йогических техник. И лишь спустя несколько лет непроглядная тьма, все это время неизменно сопровождавшая мои поиски, стала понемногу рассеиваться, но свету этому я обязан только самому себе, ибо явился он, конечно же, из глубины моего собственного Я. Впрочем, это так, к слову...

А тогда, в 1896 году, все еще надеясь найти ключ к практической йоге во внешнем мире, я вступил в переписку с неким сва-ми, жившим в Майявате (Гималаи) и исповедовавшим доктрину бхакти-йога[177] - особую систему концентрации, позволяющую с

помощью строжайшей аскезы и благочестивых экзерсисов взойти к высшим ступеням духовного совершенства. Эта школа йоги была основана знаменитым индийским праведником Рамакришной, о котором еще Макс Мюллер писал так много удивительного. Само собой разумеется, свами был горячим приверженцем бхакти, я же не проявлял ни малейшего интереса к экстатическим состояниям, под каким бы соусом их ни преподносили. Поэтому довольно продолжительное время мы с ним говорили - точнее, писали, - так сказать, на разных языках. Потом он все же по доброте душевной снизошел до того, чтобы поделиться со мной в ходе нашей переписки такими удивительными тайнами, в которые, не выпади мне счастливый жребий свести знакомство с этим удивительным человеком, вряд ли кто-нибудь еще меня посвятил. Уж во всяком случае не европеец...

Однажды свами «подарил» мне две так называемые литры[178] тибетского происхождения. «Мне с ними все равно нечего делать, - писал он в сопроводительном письме, - ибо они связаны с магией, а наш высокочтимый гуру Рамакришна на все, что хоть как-то связано с сим предосудительным, по его словам, занятием, наложил строжайший запрет. Вот почему я счел возможным подарить эти янтры Вам...»

Странная идея - назвать такую безделицу «подарком», хмыкнул я про себя, с недоумением вертя в руках обнаруженный в конверте клочок бумаги, на котором огрызком карандаша были изображены две корявые геометрические фигуры. Только после того, как я дочитал письмо до конца, мне стало понятно, что со стороны свами это действительно был подарок - и немалый. Мой тибетский корреспондент писал, что янтра может принадлежать лишь кому-нибудь одному: стоит только обладателю сей чудесной диаграммы передать ее другому человеку с необходимыми инструкциями, как ей пользоваться, - и она тут же утрачивает для него свою магическую силу. Те две янтры, которые он переслал мне, были чрезвычайно древними и относились к тем

незапамятным временам, когда весь Тибет исповедовал культ Бон, а до явления в мир Будды Гаутамы оставалось еще много-много лет... Сам свами получил их в подарок от одного тибетского ламы в бытность свою буддистом.

В заключение он утверждал, что одна из янтр всегда и при любых обстоятельствах возвращает потерянный предмет, где бы тот ни находился, в случае же, если он был украден, принуждает вора вернуть его. Я, разумеется, счел все это пустым суеверием и все же - чем черт не шутит! - решил испытать чудесную силу диаграммы. К тому же для этого представилась прекрасная возможность: несколькими неделями ранее я потерял свой резной пенковый мундштук, которым очень дорожил, а все мои попытки его найти не дали никаких результатов; ничего другого не оставалось, как предположить, что его украл мой секретарь - в то время я был банкиром.

И вот скорее из любопытства, не преследуя никаких серьезных исследовательских целей, я приступил к ритуалу и действовал в строгом соответствии с инструкциями свами. Тот простой геометрический рисунок, коим, собственно, и является янтра, нужно было скопировать фиолетовыми чернилами или тушью и до тех пор сосредоточенно представлять в его центре потерянный предмет, пока он совершенно отчетливо не возникнет пред моим внутренним взором. Далее следовало нарисованную мной копию сжечь, дабы она, как сказал свами, «перешла в пределы причин». И все это необходимо было сделать незадолго до того, как лечь спать. Главное требование - если оно не исполнялось, успех магической операции становился крайне проблематичным, - состояло в том, чтобы, уже погружаясь в сон, предельно четко воспроизвести в воображении потерянный предмет в центре янтры и с этим зрительным образом, запечатленным в сознании, отойти в царство грез!

Оба эти обязательные условия чрезвычайно трудны для исполнения: впрочем, если какой-нибудь предмет хоть и сложно, но все же возможно вообразить в центре рисунка, то забрать с собой в сон его мысленный образ для человека неподготовленного является задачей практически неосуществимой. Первое

достигается путем длительных и упорных упражнений, второе же в подавляющем большинстве случаев обрекается на провал тем, что при малейшей, самой робкой попытке поймать и зафиксировать какой-либо воображаемый образ мысли как с цепи срываются и яростным роем набрасываются на своего «хозяина», подобно стимфалийским птицам, вознамерившимся во время оно заклевать Геракла... В этом месте своего письма свами явно решил меня подбодрить: «Вам, дорогой друг, это, конечно же, удастся - ведь Вы уже достаточно долго практикуете йогические приемы концентрации!» - и указал на несколько чрезвычайно важных приемов медитативной техники, позволяющих прогнать «стимфалийскую стаю».