– Здесь должно быть что-то еще… – повторила Валка. – Гавриил же не был идиотом? Не мог не знать, что за данные у него в руках? Зачем строить такое подземное убежище, чтобы хранить в нем налоговые декларации давно рухнувшей империи? – Она уставилась на меня. – Или вы все конченые параноики?

Я посмотрел на нее и развел руками:

– Валка, ты знаешь, что мерикани собой представляли. Ты видела Братство.

– Братство… – произнесла она сердито, а после добавила несколько ругательств на нордейском и своем родном пантайском. – Оно бы нам сейчас пригодилось. По крайней мере, оно отвечало на вопросы. А здесь нам приходится рыться в тоннах грузовых деклараций.

– Нельзя сказать, что мы абсолютно ничего не узнали, – попытался воодушевить ее я.

Отчасти я был прав. Мы узнали о Золотом веке многое, чего я прежде не знал. Фелсенбург пришел к власти благодаря обещаниям положить конец войне мерикани с евразийскими и восточными силами. Объединил свою разрозненную страну и добился, чтобы ее власть распространилась от полюса до полюса и даже до земного спутника. Освободил порабощенную Европу, однако ее короли, бывшие в изгнании на спутниках Юпитера, не вернулись, а, напротив, бежали еще дальше от Солнца, на планеты вроде Авалона. Его прозвали Освободителем, несмотря на то что он стал первым мериканским правителем, не освободившим свой трон и не покинувшим Белый дворец по истечении срока. Нарушив четырехсотлетнюю традицию, он удерживал власть до самой смерти и назначил наследницу престола.

Свою дочь, богиню компьютеров Колумбию.

Ее имя означало «мир», и она его принесла. Пятьдесят две ее дочери отправились к звездам, чтобы построить новые города на новых холмах, белые, сияющие под своими пирамидами. Дочери машин преломили хлеб с человеческими королями-изгнанниками, и на время воцарился мир. Под властью машин человечество прекратило все войны, забыло о голоде и болезнях – лишь смерть не смогло победить. Колумбия разработала генетические улучшения, ставшие основой современных процедур по продлению жизни. В железные руки машин было отдано руководство и обслуживание всего, начиная с производства пищи и заканчивая градостроительством. Человечество наконец добилось всеобщего порядка, отдав взамен сущие пустяки – свое достоинство и свои души. Те, кто создал машины, стали вроде домашних животных, вроде овец, которых погоняли те, кого человек некогда погонял сам.

Машины взяли под контроль даже деторождение. Дети появлялись на свет в резервуарах наподобие того, из которого родился я. Святая Мать-Земля, эту технологию придумали машины! Немудрено, что Капелла столько скрывала.

В конце концов машины захватили все, и мужчины и женщины удалились в виртуальные сны, живя подобно гомеровским лотофагам, не зная истинной жизни со всеми ее радостями и невзгодами. Человечество имело все, что хотело, и бесконечное время, чтобы этим наслаждаться. Какая разница, что все это было ненастоящим?

Мы не нашли ни одного документа, в котором объяснялось бы, почему машины обратились против своих создателей.

Но это произошло, и вскоре машины, обслуживавшие мечтателей, собрали их в кучу. Сначала в белые пирамиды, построенные дочерьми Колумбии на Земле и в мериканских звездных колониях, отправили старых, затем молодых. Одного за другим, пару за парой, двадцать за двадцатью их вносили в покои хозяев-машин.

Никто не возвращался.

Но Валке этого было мало. Мы закончили работу и отправились спать, а наутро с первыми лучами солнца, выглянувшего наконец из-за Атласа, чтобы пролить свет на Колхиду, начали снова. И снова. Мы зашли слишком далеко и ждали слишком долго, чтобы безуспешно завершить наше пребывание в Имперской библиотеке. Мы опасались, что второй раз доступ сюда нам уже не дадут.

Проходили месяцы, годы.

Наверху спящим «Тамерланом» продолжал командовать ночной капитан Халфорд. Всех остальных, кто вернулся после пребывания на холмах и берегах Фессы, погрузили в ледяной сон, где им предстояло дожидаться результатов нашей работы в архиве Гавриила. В конце концов остались только мы с Валкой, наши телохранители, включая Паллино и Сиран, и принц Александр. Даже Тор Варро прекратил общение с собратьями-схоластами и улегся в фугу.

– Принц учится настолько хорошо, насколько можно было ожидать, – сообщил мне Тор Гибсон. – Он самолюбив, но не глуп. Понимаю, почему император захотел отправить его с вами.

– Хочешь сказать, избавиться от него, – поправил я с кресла в углу подземной каморки старого схоласта.

Гибсон смерил меня взглядом проницательных, даже несмотря на пелену, глаз.

– Может, и так, – сказал он, выдержав паузу. – А может, твой принц не так прост, как тебе кажется.

Мы оставили Александра созерцать пруд у каменной статуи Аймора. Гибсон научил его дыхательной гимнастике, и мы надеялись, что упражнения помогут юноше выработать стоический самоконтроль.

– Что ты хочешь сказать?

– Тебе не приходило в голову, что у императора могут быть далекоидущие планы на сына?

Моя челюсть отвисла сама собой, и я резко ее захлопнул.

– Думаешь, – сказал я осторожно, – что Александра готовят на трон?

– Думаю, что нельзя исключать, что его величеству приходила в голову такая мысль, – ответил мой старый друг. – Старшие принцы могут быть уже слишком старыми, чтобы наследовать престол.

– Кронпринц Аврелиан уже несколько сот лет правит с отцом, – мгновенно возразил я. – Он надежный вариант.

– Но надолго ли? На век? Нам с тобой прекрасно известно, насколько это короткий срок.

– Александр еще ребенок. Ему нет сорока!

– Я лишь говорю, что это возможно, – развел руками схоласт. – Не представляю, чтобы его величество без видимой причины взвалил ребенка на плечи своего лучшего рыцаря. Причина может быть и иной – это лишь его величеству известно. Я не к тому клоню… – он поерзал на кушетке, – а к тому, что тебе следует поступать так, как будто Александра действительно готовят на трон.

– Поэтому я и привез его сюда, – ответил я, но тут же поправился, заметив гримасу Гибсона. – Не из-за трона. Чтобы обучить его. Он нуждался в наставнике, но я сомневался, что могу справиться сам.

Не дождавшись ответа, я посмотрел по сторонам. По лицу Гибсона ничего нельзя было прочесть. Он обеими руками опирался на трость, а подбородком – на руки. Я не знал, какие мысли таятся за его мутными, но иногда вспыхивающими глазами.

– Что?

– Такие учителя лучше всего, – ответил Гибсон. – Temet nosce, Адриан. Познай самого себя.

– Сократ, – сказал я.

– Распространенное заблуждение, – ответил Гибсон. – Я надеялся, что ты им не подвержен. Сократ не говорил ни этого, ни «я знаю, что ничего не знаю». На самом деле он сказал «я коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю». Смысл несколько иной. Учителя, которые учат тому, что, по их мнению, они знают, приносят только вред. Твоя осторожность тебя красит. – Он снова поерзал и положил трость на колени. – Молчание – залог мудрости.