Джо окинул взглядом остальных.

— Энди, ты как? — спросил Хэнк, а тот продолжал глядеть на склон под ногами. — Я понимаю, для тебя это будет уже двенадцать дней кряду, без роздыху, но что скажешь?

Парень откинулся на грязный борт фургона, поковырял землю носком ботинка. Вздернул плечи и ответил, не поднимая глаз:

— Выйду…

— Отлично. — Хэнк повернулся к кабине трелевщика, где за мечущимися по стеклу дворниками сидел Джон. Из открытого окна клубами выкатывался аромат сигары Джона и мешался с трепещущим выхлопом. Джон ждал, когда Хэнк повторит свой вопрос. Но Хэнк лишь смотрел, и Джон от волнения сначала перегазовал, потом выпалил:

— Хэнк, послушай. Завтра я тебе тут не нужен буду, чтоб мусор жечь. А мне не улыбается без нужды испытывать судьбу на этой дороге, когда так грунт вымыло.

Мотор рокотал на холостых: сонный, успокоительный звук; выхлоп поднимался над трубой, теряясь в дожде и густеющей ночи. Хэнк по-прежнему смотрел на Джона, прищурившись, пока тот не продолжил:

— Черт, насколько понимаю, вы, ребят, там, в парке, будете сбрасывать бревна прямо в речку, и шофер вам не особо понадобится. — Облизал губы. — Так насколько понимаю… День благодарения на пороге, и все такое…

Хэнк выждал, пока водитель не запаркует свой голос.

— Ладно, Джон, — сказал он ровно. — Полагаю, обойдемся. Свободен.

На мгновение Джона это уязвило, затем он кивнул и потянулся к ручке передач.

— Я пошоферю. — Джо Бен запрыгнул в фургон и завел двигатель, удивляясь тому, как безропотно принял Хэнк Джоново дезертирство. Почему б подольше Джона не задержать? Каждый человек на счету, и Хэнк мог бы пожестче надавить… так почему нет? На обратном пути Джо несколько раз открывал рот, порываясь пройтись на сей счет, сострить, унять уныние, но осекался, понимая, что ничего забавного на ум нейдет.

После ужина Вив хотела позвонить Орланду с семейством и спросить о самочувствии. Хэнк молвил из-за газеты:

— Да не стоит, Вив. Думаю, в лучшие времена узнаем.

— Но я подумала, лучше узнать сейчас, Хэнк. Вдруг…

— Нет, никаких звонков, — возразил он. — Этот азиатский грипп — такая чертовски заразная штука. Подцепим еще, неровен час, от Орланда по телефону.

Он отрывисто усмехнулся и углубился в газету. Но Вив не сдавалась:

— Хэнк, родной, надо узнать. У нас же дети болеют, и Дженис. И у Ли температура была такая, и этой ночью, и прошлой, что сразу после ужина валится. Я вижу, как ему нездоровится…

— Ли все еще нездоровится, а? И Орланду? И Лу, Большим и Малым, и всем прочим? Блин, эпидемия, однако.

Она проигнорировала его сарказм:

— Думаю, нужно расспросить Оливию про симптомы.

Джо сидел на диванчике, помогал Джен одеть детей в пижамки. Глядел, как Хэнк откладывает газету.

— Ты хочешь знать симптомы? Черт, я могу и сам тебе рассказать: симптомы ясные, как стеклышко. Во-первых, сначала дождит немного. Потом становится зябкостно. Потом развозит грязь в лесу и закладывает дороги в горах. Затем прошибает озлоб: как мило было бы поваляться в постельке, ковыряясь в носу, вместо того, чтоб тащиться к черту на кулички и рубить лес до одури! Вот такие симптомы, если хотела знать. В случае Орланда, возможно, имеются специфические осложнения, вроде соседства с паразитическим видом Флойдус Ивенрайтус, но обычные симптомы с полувзгляда узнаешь.

— А температура? Тебе не кажется, что жар на весь столбик — что-то да значит?

Он засмеялся и снова взял газету:

— Когда кажется — крестятся, но не будем всуе. В смысле, казаться-то что угодно может. В морпехах, в лазарете, мне порой казалось, что кое-кто, кто градусник о штанину натирает, на самом деле не такой уж болезный, как ему хотелось бы казаться. Но это ж одни догадки, правда? Поэтому давай забудем, что там мне кажется, и я скажу, что знаю. А знаю я, что Орланду мы звонить не будем; знаю, что сейчас пойду в спальню и дочитаю газету — если, конечно, ты разрешишь мне пройти по этому жутко опасному бацильному коридору; и еще я знаю… черт, ладно, забудь! — Он свернул газету в тугую трубку и направился к двери. У лестницы остановился, обернулся и нацелил газетой в стол: — Вот что я еще знаю! Я намерен добить этот последний плот, даже если все гриппозные бациллы мира на меня ополчатся. И если позвонят Орланд или Лу — так им и передай!

Он хлопнул газетой по бедру и затопал по лестнице. Джо с диванчика слушал, как Хэнковы ноги в носках сотрясают потолок: не тише гипса старика Генри — и так же тяжко. И разве сейчас, когда он говорил нам, что передать Орланду, голос его был не таким же тяжким и резким? О да…

Но, как знал сейчас Джо, что Хэнк без обуви, невзирая на башмачную тяжесть топота, так знал он, что и за тяжестью Хэнкова тона кроется некая душевная босоногость. Да, была нагота в его голосе… На секунду Джо нахмурился, пытаясь объяснить самому себе эти нагие нотки. На помощь ему пришел тихий кашель наверху: не нагота, уверял он себя, силясь усмирить тревогу… нет, не нагота, а ангина! Горло саднит. Он простудился — вот почему такой голый голос. Но не обнаженный, а обмороженный. Ага. Надо бы заняться его горлом…

Попытки Хэнка обрести покой наверху оказались не слишком успешны. Во-первых, он оставил на столе спортивную полосу. (Малыш там…) Во-вторых, после мытья посуды осталось слишком мало горячей воды, чтобы принять нормальный душ. Потом — опять эти проклятые гуси потянулись, да так много, да так громко, со своим скулежом, что я, клянусь, теперь Джо Бена не только бы за руку дергать не стал, но пулемет бы ему выдал, зенитный, четырехствольный, мать их! Ну и до кучи всех благ — опять начались эти блядские звонки. Это еще хуже гусей. Гуси, по крайней мере, не требуют, чтоб ты встал с кровати, спустился по лестнице и сказал «алло». Я пытался приспособить Ли под роль автоответчика — все равно ведь внизу торчит, — но он заявил, что этого не вынесет (лежит на диванчике, посасывает чертов градусник); Джо — тот горел желанием подменить меня на телефоне, но я сказал ему, что, как ни плачевно, нет в егойной электрике жилки под разводки. (После третьего путешествия на первый этаж я спросил Малыша, не соблаговолит ли он уступить мне диванчик, чтоб я был рядом с телефоном. Он буркнул «пжлст» и потащился наверх.) Джо пожелал знать, что в нас за жилки такие, каких у него нет? Ли остановился на ступеньках и объяснил, что в виду имеется способность мило улыбаться, перерезая человеку глотку.

— Ты один из немногих лишенных этой способности, — растолковал ему Ли. — Гордись своим недостатком. И не позволяй свой невинности исчезнуть прежде срока.

— Чего? — спросил Джо и посмотрел на меня.

— Он хочет сказать, что лжец из тебя никудышный, Джоби, — объяснил я. — Таких осталось мало. И это почти так же почетно, как «ортодокс позитива».

— О! — сказал он тогда. — О! Что ж, ну раз так, — он выпятил грудь, — значит, буду гордиться.