– Кем велено?

– Догадайтесь с трех попыток. Вам все понятно? Велено кончать. Иначе двадцать четыре часа на сборы и вон из Москвы. Мы вас предупредили.

Мать после их ухода сидела в зале. Там с ней был только Тимофей. Она уже тогда особо выделяла его. Потом она ушла к себе и снова надолго заперлась. Среди ночи их разбудил ее страшный вопль. Но они не спустились вниз, сидели по своим комнатам в темноте, тревожно прислушиваясь, зная, что нельзя беспокоить ее там, в ее полуночном затворничестве, и нельзя зажигать света – нигде, во всем доме. Иначе – беда.

Мать вышла на следующее утро, и на руках ее снова были бинты. Пятна крови пестрели на ковре, их потом отмыли с порошком. Две любимые материнские канарейки (их клетка была в комнате) сдохли, не пережив той ночи. Тимофей закопал их трупики во внутреннем дворе.

А через пару дней по Москве пополз слух, что Андропов помещен в ЦКБ, что-то очень серьезное с почками. Из больницы, как известно, больше он не вернулся.

ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО ВСПОМИНАТЬ?

КТО ЗНАЕТ – ЗАЧЕМ…

Дубовые панели, сияющие витрины, жирный крем, приторный, как поцелуй…

Августа тем временем ходила вдоль винных стеллажей, выбирая вино и коньяк. В этом отделе больше всего было иностранцев и вообще мужчин. Один – полноватый, крепкий, ровесник по возрасту, – кажется, поглядывал в ее сторону с интересом.

– Советую взять армянский.

– Спасибо за совет.

– Вашему мужу понравится.

– Я не замужем. А вы не видели тут где-то на стеллажах «Массандру» и этот… все время забываю, как он назывался… портвейн «Красного камня»?

Мужчина прошел к дальнему стеллажу.

– Вот здесь, пожалуйста.

– Еще раз большое спасибо.

– Простите… мы не встречались раньше? Вы мне кого-то напоминаете…

Он был крупным мужчиной, хотя и не таким высоким, как хотелось бы, и, кажется, ужасно стеснялся. У него были слегка оттопыренные уши, что делало его похожим на школьника, переминающегося у классной доски с ноги на ногу. «Мы не встречались раньше?» – классический прием съёма. Однако на «съёмщика» обеспеченных дам он не был похож. Мясистое лицо обрамляла аккуратная модная бородка, вместо ботинок – кроссовки.

– Люблю сюда приходить, – сказал он Августе. – Хлеб здесь очень вкусный.

– Да, точно, и пирожные.

– Однако все дорого.

– И не говорите.

– Берут и за место, потому что ГУМ, и вообще за… не знаю, за память, что ли… за удовольствие детство вспомнить, – незнакомец указал на горку, сложенную из синих банок сгущенки. – Везде можно купить, но только тут стоишь и вспоминаешь, как лет этак тридцать назад тайком от матери варил вот такую банку… Чтоб была сгущенка-варенка, а она ка-ак у меня бабахнула, словно граната, и к потолку прилипла.

– Надо же… А я на печенье «Юбилейное» здесь всегда смотрю. В детстве это было что-то вроде хлопьев – разломаешь на кусочки и молоком зальешь, сладко, объеденье.

– Вы очень элегантная женщина. Вы, наверное, спортсменка?

– Совсем нет.

– У вас такая спортивная фигура. Я сам раньше спортом занимался – боксом. Ну а теперь только на силовых тренажерах.

– Что вы говорите…

– У нас свой небольшой бизнес семейный… Я в Подмосковье живу. А вы москвичка?

– Да.

– А тут, в ГУМе, сейчас москвичей мало. Москвичи – настоящие москвичи – сейчас по домам сидят.

– Ну почему? С чего это вы взяли?

– Так, наблюдение жизни. Меня зовут Петр… Петя как-то уж и не по возрасту, а ваше имя?

– Августа. Можно Августина.

– Вы очень элегантная и красивая. А могу я спросить…

– Простите, мне надо идти, вон моя сестра.

– Это кто еще такой? – спросила Руфина, когда они вышли из гастронома.

– Понятия не имею. Сколько коробок ты набрала!

– Так что же ты ждешь? Помоги.

– Давай отнесем это все в машину, потом вернемся, походим тут еще по магазинам, а после кофе выпьем где-нибудь, – Августа забрала у старшей сестры почти все покупки – она была сильной, ей было не тяжело.

– Хорошо, только надо не опоздать домой. У нас сегодня прием с четырех часов.

Уходившись по ГУМу так, что они уже не чуяли под собой ног, купив черные замшевые туфли для Руфины и несколько пар трусов для сестры Ники, они зашли на второй этаж, в кафе над самым фонтаном, сели за столик на галерее и сделали заказ.

– Я есть хочу до смерти, – Августа смотрела меню, – а у них тут только салаты, омлеты… Ничего мясного. Слушай, надо следить, чтобы она носила белье аккуратно.

Руфина кивнула. Речь шла о Нике.

– То есть чтобы она вообще всегда его носила. А то ведь она часто забывает.

– Что ты от нее хочешь? Ты же знаешь ее.

– За столько лет можно было понять, что надо носить трусы, когда в доме толчется с утра до ночи столько народа, – Августа хмыкнула. – Я, что ли, обязана следить за ней?

– И я не обязана.

– Ты ей сестра.

– А ты тоже не… Ладно, я поговорю с ней, внушу ей. Мы должны на какие-то вещи закрывать глаза, не травмировать ее по пустякам, иначе она сорвется, помнишь, как было в тот раз… А если она сорвется, то пострадает наше общее дело, которое, кстати, кормит нас, приносит нам деньги.

– Смотри-ка, а он тоже тут, – усмехнулась Августа. – Этот тип… поклонник из винного отдела. Вон за тем дальним столиком, и сюда смотрит.

Руфина достала из сумки модные очки, нацепила их и, нисколько не смущаясь, обернулась, разглядывая назойливого незнакомца.

– Ничего, вроде солидный, и по возрасту тоже… Живот пивной.

– Петр.

– Успел уже имя свое сказать тебе?

– Успел, успел, – Августа обернулась и помахала поклоннику.

И, словно только дожидаясь от нее поощрения, он быстро поднялся из-за столика и подошел к ним:

– Здравствуйте еще раз.

– Вот это моя сестра Руфина, – сказала Августа.

– Очень приятно… Петя, – мужчина совсем засмущался, зарумянился, но быстро взял себя в руки. – Извините, я подумал… Вот там внизу в театральной кассе билеты были. Я купил два… хорошие места… Я подумал, а вдруг вы не откажетесь. Вот – это для вас, – он буквально всучил Августе билет.

– Да что вы, зачем?

– Хотелось бы продолжить знакомство. Очень хотелось бы.

– Какой спектакль, на какое число?

– На завтра, начало в семь, я буду ждать вас у театра.

– Так какой все-таки спектакль? – вмешалась Руфина, третья лишняя.