– Моя мама – гениальная кулинарка, – заявил муж.

Александр Филиппович посмотрел на живот Ивана.

– Не сомневаюсь. Конечно, матушка может вам сделать охолоки из мбаки. Какого размера у вас дровяная ижижица?

– Что? – хором спросили мы.

– Верблюдоивская африканосовская народная печь, – объяснил Воинов, – она вкапывается в зеленую глину на полметра, топится ветвями ференфолда. Еще необходимы горшки из красного гипса, ложка из кости розового бергуара.

– Лучше готовое, – решил Иван.

– Советую и вам, Татьяна, брать готовую еду, – посоветовал врач, – хлопот никаких, одна польза. Мы возвращаемся к истокам, запускаем механизм генетической активации. Гарантия – потеря веса. За полгода уйдет все лишнее. По результатам наших исследований у Ивана в организме – семьдесят очагов жира. Это девяносто процентов гарантии возникновения инсульта, восемьдесят диабета и гипертонии, шестьдесят импотенции, пятьдесят маразма, сорок – энуреза. Остальное по мелочи.

Иван Никифорович заерзал на стуле.

– У Татьяны девяносто очагов жира, – сообщил доктор.

– Не может быть, – подпрыгнула я, – я намного тоньше мужа.

– Женщина, даже стройная, всегда аппетитнее мужчины, даже если он тучный, – объявил Воинов, – так природа задумала. Во время зимнего голода племя съедало самую тучную даму. Слабый пол генетически жирнее, потому что он гарантия выживаемости народа. Сейчас уже никого не едят, но древний механизм работает. Мда. Таня, у вас девяносто девять процентов вероятности старческого слабоумия.

– Мне еще до пенсии далеко, – обрадовалась я, – могу жить пока спокойно.

– Нет, – с огромной печалью в голосе возвестил лекарь, – «старческое слабоумие» – это просто название, оно может возникнуть и в тридцать лет. В таком случае мы говорим: «преждевременное старческое слабоумие». Если прямо завтра не начнете избавляться от излишков веса, то спустя месяц забудете, как вас зовут. К таким, как вы, всегда приходит бурное, полное преждевременное безумие. Люди въезжают в это состояние постепенно. В декабре забыл за собой туалет помыть, в январе перестал умываться на ночь, в феврале не можешь вспомнить код от подъезда… А на вас это вмиг свалится! Как гиря с десятого этажа на мозг шлепнется. Завтра в девять вечера жду вас на первом занятии пеленочного фитнеса.

– Не поздно ли? – засомневалась я. – И я регулярно занимаюсь спортом.

– На пеленочный фитнес ходите? – спросил доктор.

– В обычный тренажерный зал, – объяснила я.

– Ерунда, – отмахнулся Воинов, – от штанг, жима ногами, приседаний, подтягиваний ваш синий жир только плотнее становится.

– Синий? – опешил Иван. – Я видел людей изнутри, на столе и…

Я кашлянула. Муж опомнился и умолк.

– Вы кто по профессии? – осведомился эскулап. – Если речь идет о вскрытии…

– Нет-нет, – возразила я, – муж, он… э… э… портной. Костюмы для покойников шьет на заказ. У нас своя фирма!

Александр Филиппович улыбнулся:

– Синий жир – это такой термин. Как цейлонский чай, он чаще всего не с этого острова, который нынче носит имя Шри-Ланка. Вот и синий жир не синий, это всего лишь название. Он накапливается с детства. Итак! У вас есть время, чтобы решить, мы работаем или нет. Если да, то через полгода вы будете стройными, здоровыми, молодыми. Если нет, то через пару месяцев станете бочками сала, больными, на оба бока кривыми, со слабоумием, инфарктом, энурезом.

– Худеем, – быстро согласился Иван.

– Правильное, по-настоящему мужское решение, – одобрил Воинов, – завтра утром вам доставят еду, а вечером вы занимаетесь с тренером Аленой. Она вам очень понравится. Сейчас едете по своим делам. Так?

Иван Никифорович кивнул.

– Не обсуждайте решение о лечении, – строго сказал Александр Филиппович, – ничего хорошего из этого не выйдет. Раз договорились, то договорились.

– Нам сказали, что сегодня мы займемся гимнастикой, – пролепетала я. – Би… ги… ко… название точно не помню.

– Нет, – отрезал эскулап, – по результатам обследования вам нужно другое. Хорошего вам дня.

Мы с мужем вышли в коридор, включили телефоны, и они у нас одновременно затрезвонили.

– Куда ты подевалась? – негодовал Коробков. – Обыскался тебя.

– Да я тут к врачу забежала, – объяснила я.

– Ты заболела? – встревожился Димон.

– К стоматологу, – соврала я, – пломба выпала. Что-то случилось?

– Я кое-что интересное про Владимира узнал, – ответил Коробков.

Я посмотрела на Ивана, который тоже завершил беседу по телефону.

– Дима добыл о Сиракузове какие-то сведения.

– Кристина Михайловна, управляющая Гореловых, только что скончалась, – сообщил Иван Никифорович.

– Из-за чего? – изумилась я.

– Пока предполагается тромб, – сказал Иван. – Инсульт не подтвердился. У нее было очень высокое давление. Плохо, но не фатально, ее увезли в больницу, ей сделали уколы, поставили капельницу, потом спустили в палату. В комнате была одна соседка, она рассказала, что Кристина попросила у нее почитать журнал. Отдала ей глянец, пошла на первый этаж в кафе, купила там булочек, вернулась в палату. Кристина лежала лицом к стене. Соседка спросила:

– Хотите плюшку с маком? Свежая.

Ответа не последовало. Тетушка решила, что новенькая спит, и стала рыться в айпаде, наушники надела. Через час медсестра пришла делать Кристине укол и обнаружила, что она мертва. Похоже, тромб оторвался. Точнее узнаем после вскрытия.

На следующий день все собрались в моем кабинете.

– Я наконец порылся в биографии Натальи Сиракузовой, – начал Коробков. – Она лечилась в психиатрическом диспансере. Это странно.

– Почему? – спросила я.

– В советское время диагноз «шизофрения» закрывал перед человеком все двери, – ответил вместо Коробкова Аверьянов. – На приличную работу его точно не брали. Отсутствие компьютера не мешало кадровикам проверять кандидатов, они просто звонили медикам. А те прекрасно знали об уголовной ответственности за предоставление ложных данных. Люди из отдела персонала не любили тех, у кого отец-мать больны. Родственникам полагались льготы и, главное, квартира! Если шизофреник жил в коммуналке, ему должны были выделить отдельную квартиру. Теперь внимание! Петр Яковлевич Сиракузов умирает, когда Володя еще ходит в школу. Семья имеет прекрасную квартиру. И вдруг! Наталья Ивановна совершает немыслимую глупость! Она… Ну прямо не верится! Обменивает одну комнату на десятиметровку в коммуналке.

– Сумасшедшая, – пожала плечами Вера, – определенно больная на всю голову женщина.

– Дослушай сначала, – попросил Коробков. – Во время сделки с жильем Наталья была здоровой, дееспособной гражданкой. Официальное место ее работы – почта, она разносила по домам газеты, письма. Наверное, зарплата была невелика, но и занятость не через край. Остается время на работу гадалкой-психологом с клиентами. Но скорей всего с сумкой, полной прессы, по району бегал кто-то другой. Наталья просто была оформлена, она в отделении не появлялась, отдавала зарплату тому, кто вместо Сиракузовой пахал. У нее просто на почте трудовая книжка лежала. И все были довольны. Напомню, в то время еще работал закон о тунеядстве. Если ты нигде не трудишься, то пожалуйте на зону. Поэтому многие поэты, писатели, музыканты, фарцовщики числились кочегарами, дворниками, сторожами, но вместо них работали другие люди, они же и зарплату получали. Вернемся к квартире. Сиракузова живет в коммуналке. Анна Сергеевна Савина, восьмидесяти пяти лет, перебирается к Владимиру.