а если наткнутся на пастухов или рыбаков, без языка могут и убить кого. Нет, пусть лучше отцовы люди тут побегают. К тому же справа по берегу стоит Сторбаш, туда не пойдут, а слева есть какие-то деревни вроде. Если Эрлинг отправит туда двух-трех хускарлов, беглецы далеко не уйдут.

— И то верно, — согласился Полузубый.

Так что мы наскоро выкопали яму, сложили туда трупы да придавили сверху камнями. Потом Эмануэль придет и вырежет на камнях нужные руны, скажет правильные слова, чтоб никакой ритуал не поднял драугров близ Сторбаша.

После полудня мы вернулись в город.

И выяснилось, что отныне я должен ночевать в тингхусе, вместе с остальными, так как тащить к себе в дом двоих наймитов я не хотел. А Аднтрудюр остался там, потому как родственник. Впрочем, может, оно было и к лучшему. С Ингрид станется проснуться от ножа в боку.

Отец и Полузубый занялись хозяйственными делами, подсчитывали, сколько бритты захватили добра в лагере, что им нужно для того, чтобы пережить первую зиму. И помогал им Даг.

Кнут пока не мог встать, лежал пластом. Когда с него стянули изогнутый шлем, на его черепе обнаружили здоровую трещину. Ладно, хоть говорит и ложку держит, только голова болит изрядно. Никто и не думал, что с ним так худо, ведь поначалу ран не было видно, а шлем сразу снять не догадались. Иначе бы наймитов пустили на благодать для Кнута.

Альрик думал, как лучше поступить с кораблем Йора. Топить или сжигать жалко, продавать нельзя, и показывать другим тоже. Да и людей в хирде пока не хватало даже для «Сокола». И пока хёвдинг думал, Вепрь перетаскивал всё добро к нам, даже весла, веревки и смолу.

Эмануэль отправился в лагерь хоронить убитых и прихватил с собой Тулле. Мол, пусть поучится жреческому делу.

А я сидел в тингхусе с наймитами.

Через несколько дней, когда меня уже мутило от запаха эля и мерзких рож Ормара и Бродира, Альрик оставил приглядывать за ними других ульверов, а меня позвал в дом Эрлинга. Пришло время решать, как быть дальше.

* * *

Тощий, как высушенная сельдь, Эмануэль ходил взад-вперед по дому. Альрик, Полузубый и Даг обсуждали какие-то шкуры и шерсть. Тулле выстукивал пальцами по столу. Живодер вырезал узоры на необычно темной кости, Леофсун сидел смирно, то и дело поглядывая на ткацкий станок. Там на деревянной раме было натянуто большое полотно. Энок и Эгиль тоже пришли на правах старых ульверов, а Вепрь отказался: «Нечего попусту языком трепать. Лучше проверю лишний раз корабль. Там на «Соколе» одна досочка мне не нравится».

Мать споро накрыла на стол и собиралась уже уйти из дома, как Рысь остановил ее и показал на ткацкий станок. Я тоже глянул и заметил снизу кожаные башмачки.

— Ингрид, пойдем! — позвала мама.

Но упрямая девчонка не откликалась, видать, еще не поняла, что ее обнаружили. Тогда встал я, схватил ее поперек живота, вынес из дому и поставил за дверью. Еле увернулся от ее пинка.

Первым заговорил Эмануэль, что никого не удивило. Собрались мы здесь по его зову.

— Тулле останется здесь, — резко начал Мамиров жрец. — Ему больше нельзя ходить необученным.

— Зачем? Ворон же его наставлял, — возразил я.

— Ворон показал ему, как разжигать огонь, делать факел и немного освещать тьму. Но этого мало. Нужно уметь тушить огонь, подкидывать дрова, знать, когда можно разжигать костер, а когда не стоит. Ему и так повезло, что не спалил себя нечаянно.

— И надолго? — спросил Альрик.

— Год, не меньше. Обычно по две-три зимы уходит, у некоторых и пять зим, но через самое сложное Тулле уже прошел.

— Сложное — это что, пальцы рубить? — пошутил Энок, рассмеялся и тут же затих под гневным взглядом жреца.

— Пальцы любой дурень отрубить сможет. Мало ли криворуких, что топоры в руке удержать не могут? Сложно через те пальцы дотянуться до Бездны, сложно не потеряться в ней, сложно нащупать Мамировы следы. Но Тулле родился с этим. Эх, хорошо бы узнать, у всех ли буйных такое или только у него.

— А если не останется? — сказал Альрик.

— Кто знает? Может, скоро он не будет видеть ничего, кроме нитей. Или заблудится в Бездне, а вместо него проснется какая-то тварь. Или еще что похуже произойдет. По обычаю-то жрец должен отказаться от прежнего имени, уйти от семьи и знакомых, чтобы через него Бездна не пробралась сюда, но Тулле не хочет уходить из хирда. Не понимает, дурень, как это опасно. Потому хотя бы год он должен провести со мной. Подлинным жрецом он не станет, но половинкой жреца вполне. Вырежет свои собственные руны, научится закрывать темное зрение…

— А зачем руны? Тулле и так неплохо справляется.

— И так… — вздохнул Эмануэль. — В том-то и дело, что и так… Сейчас он всё равно что на лысой горе стоит и алой тряпкой машет. И он всё видит, и его издалека видят. А руны позволяют вызнавать то же самое, только тихо и незаметно. Вроде как на верхушке сосны гнездо устроил и ветками сосновыми укрылся.

— Если Тулле согласен, то и я не откажу, — сказал Альрик. — Не знаю, как решишь через год, но для тебя место в хирде всегда будет.

Тулле кивнул, хотел было что-то сказать, да передумал. Отвернулся, потер рукой лицо.

Я растерялся даже. Как же ульверы без Тулле?

— А Альрик? — возмутился я. — Он же того… измененным станет!

Эмануэль помолчал, вынул из кошеля костяшку с руной и покрутил ее между пальцами. Выглядело это успокаивающе, и мне тоже захотелось что-нибудь покрутить в руке, чтобы ненароком не выхватить топор и не врезать по столу от бессильной злости. Потому я вытащил серебряную ложку.

— Боги… Любят они пошутить. И друг над другом, и над людьми. Есть у вас такой человек, который поможет удержать Бездну в вашем хёвдинге. Вы его Живодером кличете.

Я уставился на Живодера, который внимательно слушал быстрый пересказ нашего разговора от Леофсуна.

— Впервые такое вижу, — говорил Эмануэль, — чтобы человек слышал Бездну и не потерял разум.

— Разве еще не потерял? — буркнул я.

— И ему не нужно ничего отдавать Бездне в дар, как это делают жрецы. Он предан ей всей душой и телом, потому чувствует дыхание Бездны. Я бы сравнил его с влюбленным парнем, который всегда ищет взглядом свою возлюбленную. Спроси у кого другого, видел ли он ту девушку, — не сможет сказать. А влюбленный помнит каждый миг, когда хотя бы край ее подола мелькнул перед его глазами, вздрагивает от звуков ее голоса, как бы далеко она ни была, ловит каждый взгляд. Вот и Живодер так же.