В зале наступила тишина.

— Желаю вам увидеть священный рябиновый цвет! — отчетливо и громко произнес Дункан.

Гул удивления и одобрения пронесся среди пирующих гостей: всем была хорошо известна история любви Дункана и Эмбер.

— Благодарение Богу, нам это не грозит, — негромко заметил Саймон, так что его могли слышать только Эмбер и Дункан. — Ариана не ведьма и не способна колдовством разжечь любовь в холодном сердце воина.

Ариана искоса взглянула на Саймона, и по губам ее скользнула тонкая улыбка.

— Но я была ею когда-то.

— Кем? — недоуменно спросил он.

— Ведьмой, — коротко усмехнулась она.

Черные глаза Саймона сузились, но прежде чем он успел что-либо сказать, Ариана уже обернулась к хозяевам Стоунринга.

— Еще раз благодарю вас за вашу доброту и великодушие, — громко произнесла она.

— Еще раз заверяю вас, что мы были рады доставить вам удовольствие, — ответил Дункан.

Но Ариана продолжала говорить, возвысив голос, так что он наполнил собой своды огромного зала. В то же мгновение она схватила Эмбер за руку с быстротой, которая могла бы поспорить с проворством Саймона.

Эмбер тихо вскрикнула, когда холодная волна, поднявшаяся со дна души Арианы, пронеслась по ее жилам, как горный поток.

— Если когда-нибудь, — торопливо произнесла Ариана, — будут говорить, что мне оказали дурной прием в Спорных Землях, пусть Все знают, что это ложь. Я говорю правду, Посвященная хозяйка Стоунринга?

— Да, — твердо ответила Эмбер.

— Пусть все также знают: что бы ни случилось с нашим браком, Саймон Верный в том не невиновен.

— Правда! — побледнев, подтвердила Эмбер.

Ариана тотчас выпустила ее руку и повернулась к Кассандре.

— Ты будешь моей свидетельницей, Посвященная? — спросила она.

— Все Посвященные будут твоими свидетелями.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось.

Не прибавив более ни слова, Ариана повернулась и вышла из зала. Полы и складки платья ласково обвивались вокруг ее ног и мягко переливались при каждом ее шаге, каждом вздохе и жесте. Вспышки света мерцали на аметистовой ткани, как серебристый ручеек, скрывая в ее глубине видение, в которое было почти невозможно поверить, о котором можно было только мечтать, как о жарком лете суровой зимой.

Дункан повернулся к Кассандре.

— Что все это значит? — хмуро спросил он.

— Мне известно об этом столько же, сколько и тебе.

— Сомневаюсь, — пробормотал Дункан.

Эмбер легко, как бабочка крылом, коснулась его мощного плеча. Она встретила опасный блеск его карих глаз без тени страха.

— Ариана сказала правду, — твердо произнесла она. — Кассандра — а с ней и все Посвященные — были ее свидетелями. Вот и все.

— Но меня это тревожит.

— И Ариану тоже.

Эрик бросил на сестру проницательный взгляд.

— Что еще ты почувствовала в душе Арианы, Эмбер? — спросил он.

— Мне трудно это объяснить. Да если бы я и могла, то не стала бы. Только Ариана вправе решать, раскрыть свою душу или оставить все в тайне.

— Даже от своего мужа? — спросил Дункан.

— Да, даже от него.

Дункан разочарованно вздохнул и запустил руку в свои густые темно-каштановые волосы.

— И все равно мне это не нравится, — проворчал он.

— Не беспокойся за меня, дружище, — сказал Саймон. — Ведь Ариана взяла меня под свою защиту.

Дункан удивленно взглянул на высокого и стройного рыцаря и громко расхохотался.

— Тебя? Под свою защиту? — недоверчиво переспросил он.

— Да, меня. — Саймон загадочно улыбнулся. — А ведь забавно, наверное, когда тебя пытается защитить маленькая певчая пташка?

— Но что с тобой может случиться в стенах Стоун-ринга? — недоуменно спросил Дункан.

— Об этом я спрошу у Арианы… когда придет время.

С этими словами Саймон направился к выходу.

— Постой! — крикнула ему вслед Эмбер. — Невесту должны приготовить родственницы.

— Но у Арианы нет ни матери, ни сестры, ни тетки, ни племянницы. Значит, это сделает сам жених, — не оборачиваясь, произнес Саймон.

— Но… — попыталась возразить Эмбер.

— Не волнуйся, янтарная колдунья. Я не настолько неловок, чтобы в спешке порвать драгоценное платье своей невесты.

«Если я перережу себе горло, окончатся ли сразу же мои мучения?»

Ариана часто слышала ужасные рассказы о рыцарских поединках и войнах. В этих леденящих душу историях кровь лилась рекой, но проливали ее рыцари, в совершенстве владеющие боевым топором и молотом, копьем и мечом.

По сравнению с этим грозным оружием изящный кинжал с серебряной рукоятью, мерцавший в ее руке, казался детской игрушкой.

«Мать Пресвятая Богородица! А что, если проклятое лезвие слишком коротко и я не сумею пронзить свое сердце?»

Ариана крепко сжала в руке драгоценный клинок. И в то же мгновение загадочное платье потерлось об ее ноги, как пушистый котенок, требующий ласки и внимания.

Мысли Арианы спутались.

В рассеянности она принялась задумчиво расхаживать по комнате. Бланш забыла разжечь огонь в очаге, и теперь в комнате царил лютый холод, как будто все тепло ушло сквозь толстые каменные стены.

«Ах, ну почему я не мужчина! Если бы я была воином, то сейчас не ломала бы себе голову, как наверняка убить себя!»

Полог кровати затрепетал от порыва ветра, ворвавшегося в открытое окно. Но платье Арианы продолжало все так же обвивать ее ноги и ластиться к ней, несмотря на бесчинства непогоды.

«Джеффри мог бы и не подмешивать сонного зелья в мое вино — все равно у меня не хватило бы сил ему сопротивляться.

А Саймон?»

Ариана замедлила шаг.

— Да, Саймон… — мягко произнесла она вслух. — Сильный и быстрый, как сокол. Даже Джеффри не смог бы тягаться с ним в ловкости и проворстве.

Мысль, мучившая Ариану на протяжении всей свадебной церемонии, вновь овладела ею.

«Я не могу убить Саймона. А даже если бы и могла, то не стала бы. Если уж суждено кому-то из нас умереть, пусть это буду я.

Но как это сделать? Как заставить Саймона нанести мне смертельный удар?»

Ариана с трудом могла себе представить, чтобы Саймон поднял руку даже на строптивую борзую — не то что на знатную леди, ставшую его женой.

Тяжело вздохнув, Ариана вновь принялась мерить комнату быстрыми беспокойными шагами, не обращая внимания на мягкие складки платья, которые, казалось, старались замедлить ее стремительные движения. Тщетно пыталась она придумать какую-нибудь уловку, которая заставила бы Саймона изменить своей выдержке и хладнокровию — было очевидно, что он подымет меч только по приказу своего брата и господина.