Красотка Роза рыдала, прося о милости, и повторяла, что не сможет это сделать, а просто упадет в обморок, или с ней случится приступ эпилепсии, и тогда ее отвезут в больницу, и она никогда больше не будет нормальной. А Элиса ни разу не плакала о гробике младшего братика так, как рыдала сейчас.

Ни на одну из них мы не обращали внимания.

Во-первых, Красотке Розе следовало взять себя в руки. Другие пожертвовали гораздо большим, чем голова Золушки. Во-вторых, у каждого из нас возникло подозрение, что Элиса слишком легко отделалась и на самом деле была только рада, что гроб ее брата выкопали. Благочестивый Кай одной молитвой заполучил две жертвы.

Отец Ян-Йохана был мясником. Его лавка располагалась на первом этаже их дома. После пары неудачных попыток одним ранним утром Ян-Йохан все-таки подобрался к длинному, недавно заточенному разделочному ножу, принес его на лесопилку и воткнул в один из столбов, где тот, сияя, торчал, ожидая, когда Красотка Роза возьмет себя в руки.

Это случилось раньше, чем все предполагали.

Когда мы пришли на лесопилку холодным ветреным осенним днем, с Золушкой было покончено, а ее голова, сердито взирая на нас, лежала наверху кучи смысла. Тело так и осталось на гробике малыша Эмиля, который теперь был скорее красным, чем белым в трещинку.

Белый. Розовый. Красный — смертельно опасный.

Весь день в школе Красотка Роза выглядела на удивление равнодушной. Позже она утверждала, что чуть не упала в обморок, что все было не просто отвратительно, а гораздо хуже и что она выключила свет на лесопилке, чтобы не видеть кровь.

Несомненно, идея со светом была неплохая, потому что, когда Красотка Роза увидела залитый кровью гроб и обезглавленное тело Золушки, она так и рухнула. Большой Ханс и Оле отнесли ее в другой конец лесопилки и поставили несколько досок, чтобы те заслоняли гроб и Золушку. Вынести Розу на улицу они не решились — вдруг кто-нибудь пройдет мимо.

Ян-Йохан посмотрел на нож: тот все еще торчал из столба, но теперь весь потемнел от запекшейся крови.

— Кто бы мог подумать, что в Красотке Розе скрывается мясник! — воскликнул он, громко рассмеявшись.

Возможно, он бы не так смеялся, если бы знал, на что еще способна Красотка Роза.

XVI

Это все же вызывало сомнение.

Не в то, что Красотка Роза, не дрогнув, перерезала горло Золушке, а затем рухнула при виде крови на гробе, хотя само по себе это было странно.

Нет, сомнение появилось, когда Красотка Роза потребовала указательный палец с правой руки Ян-Йохана.

Это произошло во вторник днем, вскоре после того, как мы все собрались на лесопилке, промокшие до нитки от непрерывного проливного дождя, который также прокладывал себе дорогу через дыры в крыше, образовывая лужи в опилках, в которых мы не могли не попрыгать, — в нашем возрасте это еще было простительно.

Рикке-Урсула сказала, что о таком нельзя просить, особенно у Ян-Йохана, который играет на гитаре и поет песни «Битлз», да так, что разницы между ним и оригиналом почти нет, а без пальца он этого делать не сможет, так что требовать такое нельзя.

— Можно, — возразила Красотка Роза, не объясняя почему.

— Нет, — сказала Рикке-Урсула, и мы все ее поддержали: должны же быть хоть какие-то границы.

— Можно, — ответила Красотка Роза.

— Нет, — повторили мы.

И поскольку это продолжалось очень долго, у Красотки Розы в какой-то момент словно иссякли силы, и наше «нет» было встречено вялым молчанием, которое мы восприняли как победу.

Но лишь до тех пор, пока не вмешалась Софи:

— О чем вообще речь? Разве в указательном пальце Ян-Йохана нет смысла?

Тут мы не могли сказать «нет», но все же нельзя потребовать у кого-то просто взять и отдать такую вещь, как палец. Однако Софи продолжала упорствовать и совсем не понимала, что тут вообще обсуждать.

— Все остальные получили, что хотели. И если Красотка Роза просит указательный палец Ян-Йохана, она должна его получить.

В конце концов мы согласились, так как все равно никто не решился бы отрезать палец Ян-Йохана.

— Я это сделаю, — сухо заявила Софи.

Мы уставились на нее, все как один потеряв дар речи.

После всей этой истории с невинностью от Софи стало веять каким-то холодом.

Холодный. Холоднее. Мороз, снег и лед.

Я вдруг вспомнила, что Ян-Йохан тоже был тем вечером на лесопилке, но совсем не хотела задумываться, каким образом он использовал свой палец. Однако теперь я знала, кто отсоединил голову бедной Золушки от тела.

Софи была хитрая.

Я ни с кем не поделилась своей догадкой. Во-первых, потому что не была уверена, что палец имел какое-то отношение к жертве Софи. Во-вторых, потому что не чувствовала себя в безопасности при мысли о том, что еще Софи может придумать.

Многие из нас радовались, что cбор вещей со смыслом для кучи почти окончен.

А Ян-Йохану было наплевать. Его не волновало, начало это или конец, он не хотел лишаться пальца.

Если бы Ян-Йохан не был последним, мы бы, возможно, его пощадили. Ведь никто не знал, какие могли быть последствия. Хотя это не совсем правда. А правда, наверное, в том, что, если бы Ян-Йохан не был лидером класса, который решал все за всех, играл на гитаре и пел песни «Битлз» когда заблагорассудится, мы бы его пощадили. А так выхода не было.

Всё наметили на субботу после обеда.

Сначала Софи отрежет палец, потом мы наскоро наложим повязку, а затем Благочестивый Кай доставит Ян-Йохана на тележке домой, чтобы родители отвезли его в травмпункт, где ему сделают нормальную перевязку.

В воскресенье мы собирались привести Пьера Антона.

XVII

В пятницу после обеда мы наводили порядок на лесопилке.

Было четырнадцатое декабря. До Рождества оставалось совсем немного, но мы об этом не думали. Имелись вещи поважнее.

Мы хозяйничали на заброшенной лесопилке почти четыре месяца, и это было заметно. Опилки смешались с землей, фантиками и прочим мусором и уже не покрывали ровным слоем потрескавшийся цементный пол, а лежали холмиками и горками между кусками древесины, которые мы раскидали вокруг, чтобы на них сидеть и играть в «пол — это лава». Пауки, похоже, не уменьшили активность из-за нашего присутствия. Наоборот, казалось, мы увеличили их шансы на улов, так что в каждом углу и закоулке виднелась паутина с добычей. Те окна, что уцелели, стали еще грязнее, чем в начале, если только это было возможно.

Немного поспорив, кто чем займется, мы наконец