– Москвичи говорят по-английски? – светски удивляется он. – Я читал, что русские предпочитают французский.

– У Льва Толстого читали? – спрашивает жена.

– Да, кажется…

Наутро дождя нет, но сильный ветер и волны.

На пляже никого, только давешние три подружки. Худышки прыгают в волнах. Толстушка стоит задумчиво. Потом медленно снимает платье, идет в воду.

Накупавшись, они стали что-то строить из мокрого песка: совсем дети.

Худышки вместе лепили длинную стену с зубцами, а толстушка строила большую круглую башню – отдельно.

Мы с Леной стояли и целовались посреди пансионатского номера, прямо под люстрой.

Потому что ее папа и мама только что уехали на экскурсию.

Я на улице, на лавочке сидя, сторожил этот момент. Вот они вышли из дверей, я с ними вежливо поздоровался; увидел, как они вместе с целой группой советских писателей погрузились в автобус; автобус выехал из ворот – и я тут же побежал в корпус, взлетел на третий этаж и вбежал в ее номер.

Мы сразу принялись целоваться.

Вдруг в дверь постучали.

Мы переглянулись. Лена недовольно сказала:

– Да? Заходите!

Потому что дверь мы забыли запереть, к сожалению.

Вошел средних лет писатель Литвинов. Худенький, большеголовый и кудрявый, в маленьких очках на задумчивом носу. Ему нужен был отец Лены. Мы объяснили, что он уехал, будет вечером. Ну и всё, казалось бы. Но писатель Литвинов не уходил. Он стал беседовать с нами о судьбах литературы и искусства.

Даже удивительно, какой это был самоупоённый человек. Он совершенно не понял, насколько он здесь некстати. Хотя чего тут понимать: раскрасневшиеся, растрепанные юноша и девушка, одни в номере, днем. А он продолжал разговаривать про умное, а потом прочел нам свое стихотворение.

Довольно длинное.

Оно было написано от первого лица. Как бы покаяние перед обманутыми женщинами. Краткое содержание: вот, мол, он (то есть автор) вроде бы нормальный честный человек, но на самом деле настоящий подлец. Потому что ему доверялись женщины, а он бросал их, предавал, надругивался над их чувствами. И нет ему (автору то есть) прощения. Ну и так далее.

Прочитав стихотворение, писатель Литвинов склонил вбок свою большую кудрявую голову и посмотрел на нас с Леной сквозь очки.

Конечно, надо было похвалить или хотя бы вздохнуть. Но мне хотелось заорать: «Уйдешь ты или нет, в конце концов?!» Поэтому я молчал.

Тут Лена сказала:

– Какой у вас странный лирический герой !

– То есть? – спросил писатель Литвинов. – В каком смысле?

– В том смысле, что вот вы пишете: «я, я, я», – а ведь это вовсе не про вас.

– Но позвольте, откуда вам знать?

– Да вы же милый добрый однолюб, это же видно! – засмеялась Лена. – Вы очень любите свою жену. Вы не могли обманывать женщин. Вы на себя наговариваете. Ничего такого не было, сознайтесь!

Писатель Литвинов закашлялся, покраснел и выбежал из номера.

А мы заперли дверь и снова стали целоваться.

Город стоял на озере, озеро выходило к морскому заливу. Была необычно холодная зима, озеро замерзло, залив тоже. Снег лежал на черепичных крышах, на бронзовых памятниках и на железной тумбе, которая стояла посредине крохотной площади. От площади отходило пять сквозных улиц, по которым летел алмазный кисейный снежок. Одна улица вела к заливу, где ждал весны музейный пароход. Другая – к застывшей озерной протоке: как в подзорную трубу видны были крохотные фигурки конькобежцев. Третья улица завершалась церковью с зеленой медной крышей; в конце четвертой виднелся кусок колоннады королевского дворца. Пятая вела в торговый квартал. Рано темнело, зажигались круглые иллюминаторы на пароходе, фонарики на катке, свечи в церкви, люстра во дворце и стеклянные витрины магазинчиков и кафе. Сказка.

Он, собственно, так и хотел – подарить ей сказку.

Хотел, чтобы уже в свадебном путешествии она поняла, что ее прежняя жизнь закончилась и началась новая. Закончилась жизнь тихая, незаметная, скучная, простая, скромная. Если совсем честно – бедная жизнь. Во всех смыслах слова. И началась жизнь интересная, веселая, шумная, знаменитая и богатая.

– Значит, ты меня осчастливил? – вдруг спросила она.

Они сидели в пустом зале ресторана, где горел камин, а официант менял перед ними громадные тарелки с крохотными порциями.

В зал вошел грузный старик, уселся в углу, махнул рукой метрдотелю. Тот принес бокал вина и сигару. Старик закурил; через полминуты донесся терпкий сигарный запах.

Он пригнулся к ней, глазами показал на старика и прошептал всемирно известное имя. И уже громко добавил, что приятно бывать в таких местах.

Вот тогда она серьезно спросила:

– Значит, ты меня осчастливил?

– Это ты мое счастье, – он улыбнулся как можно искренней. – Это же все для тебя, только для тебя…

– Если для меня, то давай завтра поужинаем в номере. Купим хлеб, сыр и апельсины. Будет в десять раз дешевле.

– Не надо экономить мои деньги, – сказал он. – Я тут присмотрел такой как бы кабачок паромщиков, на Лилла Эстергатан. Завтра у нас последний вечер, глупо в номере сидеть.

– Да, конечно, – легко вздохнула она.

В аэропорту их встречал его водитель.

– Пожалуй, я поеду на электричке, – сказала она и взяла с тележки свою сумку.

– Зачем?

– Так. Мне так хочется. Я могу сделать, как мне хочется?

– Можешь, конечно, – он пожал плечами. – Устанешь и истратишь лишние двести рублей.

– Триста, – сказала она. – Но не надо экономить мои деньги. Я тебе напишу, – она помолчала и старомодно добавила: – Черкну тебе пару строк.

Повернулась и пошла прочь.

Он не стал догонять.

У нее был друг, почти муж, она прожила с ним четыре года, но потом ей надоело, и она ушла к другому. Влюбилась в другого и ушла.

Другой был на самом деле другой. По сравнению с предыдущим.

Тот ни разу в жизни не ходил на службу и очень этим гордился. Занимался переводами, серьезных заработков у него не было, но зато были три хорошие квартиры. Родительская, дедушкина и тетина. Наследник всех своих родных, как Евгений Онегин. Его, кстати, тоже звали Женя. В одной квартире жил, две другие сдавал.

А другой был совсем наоборот, работал в компании «ТБС-Инвест», рано утром уезжал в офис, и она следила, чтоб у него были свежие рубашки. Домой приходил усталый и не мог разговаривать, не полежав часок на диване с закрытыми глазами за закрытой дверью. Приходилось привыкать к новому стилю жизни. Но ей нравилось быть женой серьезного делового человека.