– Несбалансированное питание! – рявкал за дверью громовой голос Аделининого отца, а директор растерянно отвечал:

– Но позвольте…

– Сатурированные жиры! – гремел голос, явно не собирающийся ничего позволять.

– Но ведь дети…

– Избыток сахара в крови! – грохотал голос. – Аллергены!!! Консерванты!

– Да какие консерванты? – изумленно спрашивал директор.

– А такие! – гремел голос господина Стоуна. – В неведомой каше – неведомые консерванты! Бе-зо-бра-зи-е!!!

Через пять минут дети начали потихоньку отходить от двери. Исход разговора был ясен. Один за другим они выходили во двор и слонялись, пиная ботинками влажные осенние листья. Мартин, основательно подросший от волнений, отошел подальше и изо всех сил старался взять себя в руки. «Надо успокоиться», – говорил себе Мартин. – «Надо успокоиться». Потом что Мартин хорошо понимал, что если он немедленно не успокоится, то через пять минут вырастет ого-го каким. И, не дай бог, поломает что-нибудь на игровой площадке. А такое поведение совсем не подобало воспитателю детского сада.

И тут на крыльце возник директор. Он обвел тяжелым взглядом своих воспитанников, а также напуганных нянечек и воспитателей, от волнения совсем забывших о развивающих играх. И с тоской сказал:

– Омлет. Омлет, омлет и омлет.

– Оххххх, – сказали все.

И тут раздалось хихиканье.

Залезшая на самый верх горки Аделина хихикала. Она изо всех сил старалась принять такой же постный вид, какой был у всех остальных детей, но у нее ничего не получалось. Если честно, она чувствовала себя виноватой. Она нажаловалась папе про манную кашу только потому, что слышала, с каким уважением Дина сказала Мартину «Ого!». Почему-то от этого «Ого!» Аделине сразу сделалось очень больно и немножко страшно. И тогда она нажаловалась папе. Она совсем не думала, что папа в самом деле придет в детский сад, и уж ни на секундочку не думала, что все закончится так плохо.

Аделина тоже любила манную кашу, хотя ни за что бы в этом не призналась. Она даже специально демонстративно кривилась каждое утро за завтраком. И сейчас ей было очень стыдно. И жалко других ребят, и директора, и Мартина, который, конечно, хотел, как лучше.

Но все-таки кто-то противный у нее внутри злорадно говорил: «Ага!» И еще он говорил: «То-то же!» И еще он говорил: «Хи-хи. Хи-хи-хи. Хи-хи-хи-хи-хи!!!»

И Аделина, не выдержав, захихикала.

И тогда Мартин вдруг понял, что он ужасно зол. Он еще никогда в жизни не был так зол. Самое страшное заключалось в том, что он вообще никогда в жизни не был зол, и это чувство очень, очень ему не нравилось. И больше всего ему не нравилось, что чем сильнее он старался совладать с собой, тем сильнее он злился. Он знал, что воспитателю детского сада ни в коем случае нельзя злиться на детей, а особенно – кричать на них, даже если очень хочется. Но кричание, кажется, собиралось где-то у Мартина в горле само собой. Он даже гневно вытянул хобот в сторону Аделины, но потом быстро сказал себе: «Тихо! Тихо! Не надо злиться! А ну быстро подумай о чем-нибудь приятном!!»

И тогда, чтобы успокоиться, Мартин закрыл глаза и подумал об одной из самых приятных вещей на свете – о большой тарелке прекрасной, вкусной, горячей манной каши. И действительно, ему стало гораздо, гораздо легче. И он уже почти совсем успокоился, когда вдруг услышал крик нянечки:

– Ой-ой-ой-ой-ой!!!

Мартин немедленно открыл глаза. И, к своему ужасу, увидел, что на самом верху горки – там, где только что сидела хихикающая Аделина – стоит большая тарелка манной каши. В прохладный осенний воздух от тарелки поднимается пахучий пар…

– Мы должны сообщить родителям, – упавшим голосом повторяла воспитательница. Детсадовский врач в полной растерянности уже пятнадцать минут стоял над тарелкой с манной кашей основательно остывшей), которую немедленно принесли с детской площадки к нему в кабинет.

Это был очень опытный доктор, много повидавший на своем веку. Свинку и ветрянку, корь и коклюш, и разбитые коленки, и застрявшую в горшке попу, и проглоченный кусочек карандаша, и даже пару человеческих укусов (чего только не сделают некоторые маленькие девочки, чтобы отвоевать себе место на качелях!) Но он никогда не видел, чтобы маленькая девочка превратилась в тарелку манной каши (кстати, это была очень красивая, тонкая фарфоровая тарелка. Каша была увенчана маленькой шоколадкой, специальной карамельной сеточкой и желтой ягодой физалиса, а края тарелки были изящно посыпаны ванильным сахаром). Он уже вызвал «скорую», но что-то подсказывало ему, что врачи «скорой» окажутся в такой же растерянности, как и он сам.

Пока врач в ужасе думал, что же делать с манной кашей, которая еще пятнадцать минут назад была Аделиной, Мартин, схватившись за голову, сидел на мокром газоне прилегающего к детскому саду парка. Он был в ужасе от всего происшедшего. Когда же Мартин хоть на секундочку представлял себе, как на него посмотрит Дина, узнав всю эту историю, он просто холодел.

Он был совсем огромным от волнения, и толпившиеся рядом дети могли только гладить его по ноге. Правда, Томас сумел забраться к Мартину на плечо и любимым зеленым полотенцем укрыть его голову от капель, падающих с веток. Обычно Мартин становился меньше, если кто-нибудь гладил его по голове, но сейчас это было бесполезно. Мартин так переживал, что немедленно вырастал снова.

– Миленький Мартин, – сказала Рита, самая высокая девочка в группе, – не переживай, пожалуйста, так ужасно. Мы же знаем, что ты не специально.

– Я нет, – глухо сказал Мартин. – Или да. Я не знаю.

– Глупости, – сказал Том. – Никаких да.

– Но ведь я был на нее зол, – сказал Мартин. – Ужасно зол. Я даже не знал, что это такое – быть злым. Это так… странно. Не знаю.

– По-моему, она сама виновата, – категорично сказал Питер.

– Понимаешь, – сказал Мартин, – бессознательное. То есть я имею в виду, может, я даже не знал, что я специально. Потому что она меня… как бы это сказать…

– Доставала, – подсказала Китти.

– Условно говоря, – с тоской сказал Мартин и закрыл морду лапами. – Ужас.

– Миленький Мартин, – сказала Рита, – послушай меня. Ты должен попробовать расколдовать ее обратно. Ты же волшебный. Ты можешь. Тебе надо просто придумать, как. Я думаю, что…

– Мартин! Мартин! – раздался вдруг взволнованный голос. По детской площадке, огибая горки, шведские лестницы и карусели, бежала старшая воспитательница. В протянутой руке она держала телефон, и лицо ее был очень, очень взволнованным, – Мартин, Аделина нашлась!

Мартин вскочил так резко, что Томас едва не грохнулся с его плеча. Чтобы удержаться, он изо всех сил вцепился Мартину в ухо. Мартин взвыл.