стремительно. И конечно, это обстоятельство оказалось очень привлекательным для советского политического руководства. Его представители выезжали во Францию в 1955 году для ознакомления с западным опытом решения «квартирного вопроса». Одновременно чиновники из строительного отдела ЦК КПСС посетили Англию, Австрию, Голландию, Италию. Но французы оказались вне конкуренции и не только в сфере кино и моды. В общем, выражаясь языком песика Фафика, можно сказать, что со второй половины 1950-х годов началась тотальная «камюлизация» жизни в СССР. Советские люди могли пить коньяк семейства Камю, который с 1959 года импортировался в Страну Советов, читать прозу Альбера Камю (роман «Посторонний» перевели на русский язык в 1966 году) и даже жить в новых домах, построенных по проектам Раймона Камю. Он продал Советскому Союзу свою технологию массового крупнопанельного строительства. Жилье а-ля Камю не отличалось высокими потолками, считалось лишь, что они должны быть не ниже 2,5 метра, а кухни – не меньше 6 квадратных метров, жилые комнаты полагалось проектировать не менее 9 квадратных метров. Ненужными оказались и лифты – ведь во Франции дома типовой застройки не превышали четырех этажей. Природная французская экономность пришлась по вкусу антисталинской государственной элите, и прежде всего Хрущеву. Он же санкционировал использование в СССР и американского метода «подъема перекрытий», с помощью которого можно было сократить затраты на подготовительные строительные работы.

Новое руководство страны явно спешило с реализацией программ жилищного строительства. Индивидуальное жилье превращалось в антитезу коммуналок – порождения советской системы 1920–1940-х годов. Сооружение типовых домов являлось частью политики десталинизации общества и деструкции «большого стиля». Любопытно следующее совпадение. В конце июня 1957 года Хрущев расправился с просталинской оппозицией. Ее представители, как указывалось в постановлении июньского пленума ЦК КПСС 1957 года, проявляли «барски пренебрежительное отношение к насущным жизненным интересам широких народных масс…». И почти ровно через месяц появилось решение по возведению «хрущевок». Создается впечатление, что существование оппозиции тормозило хрущевские преобразования в строительной сфере. Действительно, бывшую сталинскую номенклатуру явно раздражало стремление использовать в СССР западные методики разрешения «жилищного вопроса». В начале 1970-х годов в беседе с писателем Феликсом Чуевым Вячеслав Молотов говорил: «Хрущев сыграл на обывателе, на мещанине… похуже да подешевле. Домов понастроили с низкими потолками, скопировали за границей у капиталистов, но те-то заинтересованы лишь бы как-нибудь впихнуть побольше рабочих». Сталинский нарком как будто понимал, что непривычное для СССР жилье потребует иных правил обычной жизни, которые уже существовали на Западе. Так происходили модернизация и вестернизация советского быта. А типовые дома и квартиры оказались своеобразными «иностранными агентами» этих процессов. Но закостенелый мем «хрущевка» об этом опять-таки ничего не расскажет. Наверное, можно продолжать существовать в мире суждений и оценок, порожденных мифологизированными представлениями о массовом строительстве в СССР. Но реалии современности требуют ясного понимания, что такое «хрущевки» и актуальна ли необходимость их тотального сноса. Для этого необходимо четкое определение понятия, которое на сегодня в общественном сознании носит характер мема.

Конечно, формирование канонов дефиниций предметов или явлений – дело непростое и ответственное. Требуется очертить зримые и незримые границы объекта, выделить его основополагающие характеристики и подчеркнуть тем самым его отличия от иных конструктов. А так как определения служат для упрощения понимания природы явления, увеличения его наглядности и «осязаемости», следует сформулировать его необходимо кратко и четко. Конечно, продуцирование определений – удел «большой науки», людей «великих», в крайнем случае «средних», а отнюдь не песика Фафика. Но для упорядочивания текста научно-популярного характера совсем невредно иметь инструмент дисциплинирующего характера. Им вполне может явиться относительно строгое понятие «хрущевка». Сравнительно жесткие параметры должны ограничить изучаемое пространство прежде всего во времени. И это очень важно, ведь образцы советского типового домостроительства второй половины 1950-х – начала 1960-х годов существуют и ныне. И все же не стоит руководствоваться слоганом из песни Вано Мурадели на слова Юрия Каменецкого «Революционный марш» (1967): «Есть у революции начало, нет у революции конца». Все на самом деле имеет и начало, и конец. И это напрямую относится к «хрущевкам». Дата их появления отмечена постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 31 июля 1957 года, а описание основных характеристик закреплено в СНиПах 1958 года. И если следовать логике обозначения временных рамок с помощью нормативных документов, то необходимо принять во внимание публикацию 21 августа 1963 года постановления Совета министров СССР «Об улучшении проектного дела в области гражданского строительства, планировки и застройки городов». Документ констатировал: «В типовых проектах жилых домов имеются существенные недостатки: не всегда удобная планировка квартир, иногда применяются конструкции, не обладающие достаточной звуко- и теплоизоляцией, что создает неудобства для проживания в жилых домах, построенных по этим проектам». А ниже в постановляющей части можно прочесть прямое указание в адрес Госстроя: «В целях дальнейшего улучшения жилищных и бытовых условий населения… разработать и утвердить типовые проекты жилых зданий…» С 1 апреля 1964 года стала действовать новая редакция СНиПа, в которой фиксировались менее аскетичные параметры «отдельного жилья для каждой семьи», а также большее разнообразие этажности зданий. Историки архитектуры на основании этих документов считают возможным фиксировать в 1963–1964 годах окончание первого этапа индустриального домостроительства в СССР. Более того, ведущие западные специалисты по типовому строительству в СССР полагают, что «хрущевками» можно называть лишь двух-пятиэтажные дома, построенные в 1957–1963 годах по особым проектам. Размер жилой площади здесь зависел от величины подсобных помещений (подробнее см.: Часть II. Личные места общего пользования). Профессионалы-архитекторы, таким образом, заметно облегчили создание некоего определения понятия «хрущевка», прежде всего ограничив его реальное бытие хронологически. Однако историку повседневности хочется добавить в дефиницию жилья, появившегося в СССР в 1957–1963 годах, немного социально-политического и антропологического перца. И вот результат. «Хрущевка» – это архитектурно-строительное и культурно-бытовое пространство, возникшее в эпоху оттепели; советская вариация общемировых способов решения жилищного вопроса; символ отрицания норм повседневности сталинского «большого стиля».

Глава 2. Геолокация и экстерьер: большие и средние границы малогабаритного жилья

После напыщенно научного определения термина «хрущевка» как некоего пространства следует заметить, что оно отнюдь не гомогенно/бесструктурно и состоит по меньшей мере из трех взаимосвязанных локусов. Все они имеют свои границы, которые, следуя логике песика Фафика, вполне можно назвать большими («великими»), средними и малыми. Внутри специфического плацдарма «хрущевка» с тремя рядами «укреплений» в конце 1950-х – начале 1960-х годов складывались антисталинские каноны советской повседневности. Они зарождались в самой скромной по метрическим показателям части – в индивидуальной квартире. Одновременно особые практики быта возникали и в объеме здания специфического типа. Оно объединяло небольшие относительно комфортабельные помещения, предназначенные для жизни одной семьи. Своеобразным полигоном освоения новых норм обыденной жизни стала и местность,