Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Персонаж, столь взволновавший Патрика Батлера, в этот момент спокойно вышел за садовую калитку Ферфилд-парка. Снова лил дождь, и растекавшиеся лужи грозили затопить дорожку. На горизонте, пригнувшись к седлу, рысью спешил куда-то одинокий мирный всадник. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт направлялся засвидетельствовать почтение и задать несколько вопросов доктору Уильяму Блэкстафу, другу покойного Джона Юстаса, последнему, кто видел канцлера живым.
Шлепая по грязи, Пауэрскорт размышлял о лжи и лжецах. У некоторых людей совершенно отсутствуют способности к притворству. Похоже, дворецкий Маккена как раз из таких: мнется, смущается при каждом упоминании о смерти его хозяина. Другие просто убеждают себя в правдивости собственных выдумок и сами начинают верить, что так и было. Занятый этими мыслями, Пауэрскорт дошел до аллеи перед домом доктора. По его наблюдениям, свидетельствовали о лжи обычно не слова — скорее, губы, брови, ускользающий взгляд, беспокойное стремление переменить позу или пригладить волосы. Вспомнился один встреченный в Индии, великолепно державшийся мошенник, которого выдало лишь постукивание пальцев по колену: чем глубже тот увязал в собственном вранье, тем быстрей барабанили его пальцы.
Слуга провел Пауэрскорта в гостиную на задней стороне дома. Тишь и покой. Окна, должно быть выходящие в сад, занавешены. Кроме трех уютных диванов пара старомодных кресел у горящего камина.
— Рад снова видеть вас, лорд Пауэрскорт! — Облаченный в темно-зеленый твидовый пиджак доктор буквально лучился радушием, встречая гостя, с которым свел знакомство на вечере после похорон. — Чем могу служить?
Пауэрскорт сообразил, что доктор мнит причиной его визита кашель, насморк или инфлюэнцу вследствие зимних комптонских дождей.
— Я должен извиниться перед вами, доктор Блэкстаф, — сказал Пауэрскорт, опускаясь в кресло напротив хозяина. — Боюсь, пришлось ввести вас в заблуждение, когда меня представили и я имел честь беседовать с вами как друг семьи Юстасов.
У озадаченного доктора замелькали гипотезы насчет прибывшего: какой-то дальний родственник с претензией на свою долю наследства? законник, вызванный в связи с проблемами по завещанию?.. Однако прозвучало:
— Я, доктор, частный детектив. Миссис Августа Кокборн пригласила меня для выяснения обстоятельств неожиданной скоропостижной смерти ее брата.
Примерно четверть минуты доктор немо взирал на Пауэрскорта. Затем раздался его смех:
— Вот это женщина! Да она всех тут сведет в могилу! Не удивлюсь, если миссис Кокборн следит за нами днем и ночью. — Доктор вдруг замолчал, вглядываясь в гостя. — Уж не меня ли вам поручено выслеживать сутками напролет, лорд Пауэрскорт?
— Ни в коем случае! — смеясь, ответил сыщик, который после собрания у Дрейка лучше всех знал, что нет на свете ничего такого, до чего миссис Кокборн не опустится ради добычи в миллион фунтов стерлингов. — Было бы замечательно, доктор, — мягко продолжил он, — если бы вы, собравшись с силами, смогли еще раз рассказать, как все случилось. Понимаю, вы были очень близки с Джоном Юстасом и говорить об этом вам нелегко, но я буду вам крайне признателен.
И доктор, глядя главным образом в пылающий огонь, вновь повторил свою историю: поздний вечерний приход друга — его жалобы на недомогание — обследование пациента и тревожное нежелание отпускать того ночью домой — подтверждение прежних догадок, что у Джона больное сердце, — утро и трагический конец.
Пауэрскорт тем временем поглядывал на развешанные в комнате старинные картины и гравюры. На одной из гравюр четверо мужчин властно распоряжались пятым. Стоящий в центре джентльмен в долгополом кафтане склонился к сидящему пленнику, держа в руках кошмарные щипцы. Несчастная жертва сидела с покорно разинутым ртом. Всего лишь будничная в восемнадцатом столетии работа зубного врача, хотя вооруженные зловещим инструментом помощники дантиста как-то уж слишком смахивали на разбойников.
— Благодарю вас, доктор Блэкстаф, — кивнул Пауэрскорт по окончании рассказа. — Уверен, даже вам, медику, было больно вновь пережить печальные подробности.
Отметив про себя, что рассказ уже многократно отработан в изложении официальным лицам, сестре канцлера, да и декану, который обмолвился насчет своей долгой беседы с врачом о кончине Джона Юстаса, сыщик спросил, не утомят ли доктора еще несколько уточнений.
— Нисколько, — заверил Блэкстаф.
Пауэрскорт почувствовал, что нужен какой-то необычный пас. Не раз звучавшие, заранее известные вопросы будут легко отбиты. Нужен финт, заставляющий крученый мяч лететь в неожиданном направлении. Или же пушечный удар через все поле, прямо с подачи точно вбивающий мяч в ворота бэтсмена.
— Скажите, доктор, вас в последнее время не беспокоят финансовые затруднения?
— Финансовые? — повторил слегка порозовевший доктор. — Нет. У меня нет денежных проблем. Но почему это вас интересует?
— Виноват, однако позвольте мне быть откровенным: это касается вашей возможности получить пятьдесят тысяч, дарованных по завещанию. Увы, моя профессия, доктор, обязывает видеть луну и с обратной стороны. А мой сегодняшний клиент, как понимаете, хотел бы докопаться до дна души самого дьявола. Что делать, деньги — весьма популярный мотив убийства.
— Я знать не знал ни о каких дарах. Правда, поверьте, лорд Пауэрскорт.
«В чем же, однако, меня упорно пытались убедить последние полчаса?» — спросил себя сыщик и взял другой курс:
— Что с его одеждой?
— Чьей одеждой? — растерянно посмотрел доктор.
— Одеждой канцлера Юстаса. Тем платьем, в котором он к вам пришел, в котором умер.
Пауза. Доктор смутился.
— Извините, — наконец выговорил он, — экономка… да-да, я вспомнил, экономка отправила вещи обратно в Ферфилд-парк.
«Когда одежду, если требовалось, уже вычистили, — мысленно продолжил Пауэрскорт. — Или чтобы затем ее легко мог подменить кто угодно, тот же дворецкий».
— Не припомните ли, доктор, в чем тогда был ваш друг?
Вновь небольшая пауза.
— Он был в коричневом костюме и голубой рубашке, — отважился сказать доктор (в конце концов, у Джона имелось больше десятка таких костюмов и дюжина таких рубашек).
— А когда он заночевал здесь, вы, разумеется, дали ему какую-то пижаму, ночную сорочку?
Блэкстаф утвердительно кивнул, но дознаватель продолжал наседать:
— И утром он снова оделся? Или, простите за жестокую дотошность, так и скончался в пижаме?
— Да, кажется, ему пришлось в пижаме уйти на тот свет, — сказал доктор и резко поднялся. — Тяжело, право, вспоминать все это, лорд Пауэрскорт. Могу я предложить вам виски? Стакан портвейна?
— Немного виски, с большим удовольствием, — поспешил улыбнуться Пауэрскорт, понимая, что сейчас лучше сделать перерыв на обсуждение напитков и осушение дружеских бокалов. Взгляд его привлекла картина, висевшая посреди дальней стены. Живописец весьма реалистично отобразил труды хирурга в разгар кипящего морского боя эпохи войн с Наполеоном. На длинном столе ряд лежащих окровавленных матросов с тяжкими повреждениями конечностей. В небе лишь крохотный просвет голубизны сквозь клубы бурого порохового дыма; буквально слышится гром пушек, разносящих в клочья врагов Британии. На переднем плане густо забрызганный кровью хирург с огромным тесаком для ампутаций. Ручьи крови стекают по накренившейся палубе. Ассистент хирурга пытается влить что-то (не иначе как «флотский ром») в глотки раненых. Очередной моряк сейчас лишится руки или ноги.