По-видимому, детям вменялось в обязанность прочитать определенное количество страниц в день, поскольку на полях фамильного экземпляра «Истории Англии с ранних времен до кончины Георга II» Голдсмита нацарапаны даты, отмечающие их прогресс, например «23 августа» на странице пятнадцать.

Джейн понравились бы современные «Ужасные истории»[11], так как она сочинила собственную пародийную версию Голдсмитовой «Истории Англии», сохранившуюся в тетради. В этой пародии весь период с 1421 по 1649 год описан заново «пристрастным, предубежденным и невежественным историком» — очень непосредственно и очень смешно. В «Нортенгерском аббатстве» героиня Джейн Кэтрин жалуется, что в книжках по истории «о женщинах вообще почти не говорится», что в них только «споры королей и пап, с войнами и чумой на каждой странице». В своем пересказе Джейн все это исправила. Она не забыла упомянуть Жанну д’Арк, и леди Джейн Грей, и Анну Болейн, прощая последней ее грехи за «красоту, изящество и живость». Между тем Оливер Кромвель — «отвратительное чудовище!». История сформировала в Джейн «твердые политические взгляды, особенно на события шестнадцатого и семнадцатого веков. Она была ярой защитницей Карла I и его бабушки — Марии Стюарт, королевы Шотландской. Преисполненная глубокого сочувствия к великолепному и обреченному дому Стюартов, Джейн писала, что это „семья, которую всегда оттирали, предавали или презирали — чьи заслуги редко признавались, а ошибки никогда не прощались“. (Еще один член семейства Остин, завзятых тори, позже подписал внизу: „Браво, тетя Джейн“.)

Сочинение Джейн было тщательно и любовно проиллюстрировано Кассандрой, нарисовавшей медальонные портреты всех протагонистов. Кассандра изображает английских монархов не в исторических костюмах, а в одежде времен их с Джейн детства. Хитроумным детективным способом историки и медицинские эксперты наложили на эти рисунки Кассандры разные портреты реальных Остинов. И вот те на! Похоже, что моделями Кассандре послужили родные. Предположительно, сама Джейн была молодой и прекрасной Марией, королевой Шотландской, а ее мать — жуткой старой королевой Елизаветой I.

В книжке Джейн две женщины, одетые в стиле 1790-х, смотрят друг на друга через страницу: юная красавица Мария храбро выдерживает взгляд злобной карги Елизаветы. Возможно, это еще одна иллюстрация немирных, напряженных отношений между Джейн и ее матерью. „Мне очень нравится новое платье, — писала как-то Джейн, — а мама считает его уродливым“. Они ни в чем не могли сойтись. Эта тетрадь с рисунками, в конце концов перешедшая в собственность брата Джейн Фрэнка, старательно скрывалась от старшего поколения Остинов, прежде всего, наверное, из-за нелестного изображения миссис Остин. Также замалчивались неизбежные семейные ссоры, о которых можно судить лишь по нескольким намекам. „Мама сердится, папа ушел“, — записала восьмилетняя Джейн в своем учебнике французского.

Ее книжка испещрена типичными сетованиями любой школьницы: „Надо было готовиться“. Уроки с мистером Остином всегда оставались недоделанными. Миссис Остин упоминает каждодневные чтения Вергилия, „два урока в день“, но девочек от латыни и греческого освободили. Мистер Остин был бы уж совсем не от мира сего, если бы счел древние языки необходимыми для образования дочерей. „Никакая женщина не привлекла бы меня знанием латыни и греческого“, — писал другой священник по поводу другой маленькой девочки, которую, к его негодованию, допускали к изучению классиков. Это была все та же старая песня. „Не знаю, к чему это потакание приведет, — ворчал он, — но вряд ли оно поможет удачно выдать ее замуж“.

Какое же духовное воспитание давал мистер Остин своим дочерям? Не обязательно считать девочек менее умными, чем мальчики, чтобы полагать, что их нужно воспитывать по-разному. Стоит принять во внимание мнение ученой дамы Кэтрин Маколей[12], которая свято верила в равенство мужчин и женщин. И даже она утверждала, что целесообразно „формировать женский ум, примеряясь к его особенностям и к положению женщин“.

А положение это было подчиненным. Например, Ханна Мор описывала его так: „Девушкам следует внушать недоверие к собственным суждениям; они должны научиться безропотно внимать увещаниям и быть готовы сносить принуждение“. Что от них ожидалось — это выпестовать в себе „кроткий нрав и покорный дух“. Джейн, с ее горячностью и вспыльчивостью, будет сражаться с этим представлением всю жизнь. „Привлекательность женщины усиливается ее наивностью“, — с сарказмом пишет она в „Нортенгерском аббатстве“.

„Женщины природой приспособлены управляться с (очевидно) пустячными житейскими делами, — разглагольствовал очередной георгианский щелкопер. — Они ведают мелочами; это неизбежно требует подготовки, отличной от той, что позволяет мужчинам бороться и справляться с трудностями, которые встречаются в мире“. Возможно, и Джейн соглашалась с такой точкой зрения. Однако в зрелые годы она блестяще обыгрывала эти „пустячные житейские дела“. В своих произведениях она с помощью домашних „мелочей“ заставляла сильных мира сего по-новому взглянуть на мир и на себя.

Мистер Остин был внимательным, заботливым отцом, осчастливившим своих детей бесценным даром доверия. Когда Фрэнк ушел в море, отец написал ему нежное письмо с советами соблюдать осторожность. „Руководствуйся ею!“ — умолял он, прежде чем заключить, что Фрэнк всегда должен помнить, что у него „нет на земле более бескорыстного и сердечного друга“, чем его „глубоко любящий отец“. Фрэнк хранил отцовское письмо как драгоценность и годами возил его с собой.

Миссис Остин тоже хранила — и, наверно, читала своим дочерям — драгоценное письмо с советами от своей аристократической прабабушки. Эта семейная реликвия была прислана в 1686 году из Константинополя, где Элизабет Чандос жила вместе с мужем, британским посланником в Турции. В ней содержатся материнские наставления дочери, признанные настолько ценными, что в роду Ли письмо передавали из поколения в поколение, пока оно не попало в руки матери Джейн.

„И в вёдро готовься к ненастью“, — вразумляла дочку Элизабет Чандос, настаивая, что достойная молодая женщина должна быть „домовитой и рачительной“. Элизабет предупреждала дочь, одну из своих восьми детей, что ей нечего рассчитывать на богатое приданое. Миссис Остин наверняка внушала нечто похожее собственным дочерям. Наряду с отцовской любовью к романам, Джейн унаследовала и это: бережливость, хозяйственность, пристрастие к добротной, но не броской одежде. Таковы желания и ценности, вновь и вновь декларируемые в письмах Джейн и в ее романах.

Неослабный интерес барышень Остин к рецептам, продуктам, хранению припасов и занятиям слуг указывает на их принадлежность к средним, а не к богатым слоям общества. „В наши дни не в обычае, — говорится в пособии „Безупречный слуга“, — преподавать навыки домоводства девицам высшего класса“, но по счастью, „тех, что рангом пониже“, по-прежнему обучают „разумным и непреходящим радостям обустройства хлебосольного и уютного дома“. Дневники Джейн показывают ее привычку подсчитывать свои доходы и расходы за год, так что миссис Остин, видимо, наставила ее, как советовал „Безупречный слуга“, „в счетоводстве — и в некоторых других существенных семейных делах“.