Ожог на руке Друза Лери опрыскала регенерационным раствором и заклеила пластырем. Марк при сем не присутствовал: сразу же после дуэли князь Андрей пригласил Корвина к себе в кабинет.

— Насколько я знаю обычаи Китежа… — начал Корвин. Он уже не уточнял, что обычаи Китежа знал только его отец, — дуэли здесь распространены повсеместно. Но если правила поединка можно бесцеремонно нарушать… — Он многозначительно оборвал себя на полуслове.

— Все так, — согласился князь Андрей. — К моему наиглубочайшему сожалению, произошла ужасная ошибка. Вы слышали про общество Дантеса?

— Сегодня впервые. Узнал от Флакка.

— Увы. Кто бы мог подумать, что такое возможно. В любом поединке поклонник Дантеса может нарушить установленные правила. Если секунданты не заметят до начала боя его ухищрений. — Князь Андрей был по-прежнему вежлив. Безукоризненно. — Чье имя может быть отвратительнее для обитателя Китежа, чем имя Дантеса? Но многим вьюношам (он так произносил это «вьюношам», что сразу становилась ясна вся незрелость и неустойчивость молодого племени китежан) нравится надевать злодейские маски. Они не скрывают, что носят личину Дантеса. Возможно, вы не знаете, что Дантес надел перед поединком кольчугу, потому и пуля отскочила, не поранив убийцу поэта.

— Неужели?

Почему же такие кольчуги не носили в то время солдаты или хотя бы офицеры в бою? Интересно, что бы сказали обитатели Колесницы, услышав такое? Но у них своя реконструкция. Какое им дело До синдрома Дантеса на Китеже?

— Почему ни меня, ни Друза не предупредили, ваше сиятельство?

— Вы не сказали мне, что будете драться! — воскликнул старый князь. — Как только я узнал про дуэль, тут же послал Флакка остановить бой.

— Сказать заранее было нельзя? Ваш милый племянник мог устроить нам подлость по другому случаю.

— Стас дал мне слово, что более не имеет дел с этим обществом, что снял маску Дантеса навсегда. Но, видимо, желание победить заставило его нарушить слово. К тому же вы намекнули, что в курсе, и я не стал вести этот неприятный для нас обоих разговор.

— Намекнул? Ах да! Нет, я имел в виду совсем другое. Но постойте! Вы поклоняетесь Пушкину, поэт для Китежа, вы говорите, «это наше все »! Тогда откуда это общество Дантеса и желание подражать убийце?

— Людям нравится убивать богов. Особенно, если из ран бога льется кровь смертного. Принести своего кумира в жертву — что может быть волнительнее для человека? Для юного человека… Разрушить то, что свято… О, в этом есть особая сладость… Экстаз… — Андрей Константинович неожиданно разволновался.

— Вы что, одобряете подлость? — Корвин произнес вопрос с тихой яростью, чеканя каждое слово.

— Боже упаси! — старый князь перекрестился. — Я всего лишь пытался объяснить вам суть явления. Кажется, у вас на Лации это называется «комплексом Герострата »?

Марк тут же вспомнил свой сон. Голос предков предупреждал его. Но подсказка была столь невнятной, что юноша ее не понял.

— Что касается моего племянника… — продолжал старый князь, — Стас лишился отца, когда ему было два года. Потом мать забрала его в озерный город, где он пробыл десять лет.

— Оттуда не возвращаются, — напомнил Марк.

— Именно так. Озерные города — наша постоянная головная боль. Население их растет год от года, и они абсолютно неуправляемы. Они считают, что на тверди человек не может быть счастлив, и не отдают наверх детей. Но Стас вернулся… Душа его теперь — разбитая урна. Для него нет ни правил, ни законов. Я и мои близкие, мы принимаем его таким. Посторонним очень трудно объяснить, что Стас не виновен в том, что творит… Но если вдуматься — он всегда говорит правду. Абсолютную, голую правду, которую невыносимо принять и понять. Это обжигает, рождает ненависть.

«Китеж использует для реконструкции не историю, а литературу, — шепнул голос предков. — Их основа — русская классическая литература…»

— Правду… — Корвин саркастически усмехнулся. — Мне показалось, что он… как у вас говорят… «Человек без царя в голове», — очень кстати вспомнилось еще одно произведение основы.

— Вот и вы не верите, что никакого злого умысла в сегодняшнем происшествии не было.

— Конечно, не верю, — резко отвечал Корвин.

— Марк… — сокрушенно покачал головой Андрей Константинович. — Мне кажется, вы ненавидите Стаса.

— Почти.

— А вы должны его жалеть.

— Должен жалеть? Но почему? Если он психически болен — лечите его. Если здоров — пусть отвечает за свои поступки.

Старый князь печально посмотрел на юного патриция:

— Мы не понимаем друг друга, мой юный друг. В нашей реконструкции есть совершенно уникальная традиция. Явление, которое можно назвать термином «самопринуждение»… Хотя данное слово лишь отдаленно передает суть явления. Среди нас немало людей, которые умеют усилием воли, напряжением душевных сил заставить себя полюбить — именно полюбить — человека, который им неприятен, или явление, которое вызывает у них непонимание, отторжение. Так святой Августин заставил себя когда-то поверить в Бога, хотя все его здравомыслие античного человека восставало против чудесной веры в Спасителя. Мы называем это явление словом «принятие». «Принятие» — чудесное явление духа. И я прошу вас — примите Стаса. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Нет, — отрезал Корвин.

Почему отец ничего не оставил сыну в памяти о странных особенностях китежанской морали? Не понял — и отбросил? Не понял — и забыл?

Марк достал капсулу с «трубочками памяти», закурил. Сиреневые колечки дыма потянулись к потолку. Вспоминай, Марк. Ты обещал Друзу вернуть отца. А вместо этого втравил в дурацкую схватку с психом-аристократом.

Клинки, поединки… дуэли. Дантес. Кудрявый красавец, дамский любимец. И если вдуматься — загадка. Как загадочен лист белой бумаги, закрытая дверь, человек, который смеется, когда вы плачете. Дантеса не пытались понять или оправдать. Его копировали чисто внешне. Да он и был всего лишь картинкой, одежкой, маской. И маска эта пользовалась здесь поразительной популярностью. Почему голос предков не сообщил Марку обо всем открытым текстом, но лишь послал невнятный намек, заменив Дантеса Геростратом? Возможно, его отец не интересовался аспектами здешней реконструкции. Пребывание префекта Корвина на Китеже двадцать лет назад было кратким. Что-то префект с Лация заметил, но лишь краем глаза. А предки напомнили, как могли и умели.

Марк затушил «сигарету памяти» в пепельнице и обратился к галанету. Поединки… правила… Корвин не ошибся. Голос предков не обманул. Двадцать лет назад правила в самом деле были нерушимы. Но уже тогда появилась группа шалопаев, отточивших свое мастерство и намеренно затевавших ссоры. Они оскорбляли известных людей, талантливых ученых, мастеров видео и поэтов… Все, в ком чувствовалась хоть какая-то иность, попадали под удар усовершенствованной шпаги. «Какой интерес сражаться, если кольчуга гарантирует тебе неприкосновенность, вместо кровавых ран и смерти — пару синяков», — вопрошали авантюристы. Некто Уваров (он первый ввел термин «маска Дантеса») провозгласил, что дуэльные правила должно нарушать. Вместо старинных пуль, которыми не пробить современные кольчуги, — лазеры, вместо безопасных клинков — способные наносить кровавые раны. А то, что противник не ведает, какая подлость ему уготована, придает дуэлям ни с чем не сравнимое упоение. Марк на всякий случай коснулся светового значка «повтор» и вызвал текст на экран для чтения. Слушая, он мог ошибиться. «Упоение», — перечитал строку Корвин.