Кое-как пробежали первую отсечку в пять километров. Потом тренировочная площадка. К упражнениям еще отжиманий добавили на кулаках, прямо на асфальте, чтобы жизнь ярче ощущалась. И пару стометровых пробежек на скорость, чтобы воздух вкуснее казался… Потом опять долго и упорно ползали. И опять бег – пять километров. Только в этот раз к бегу добавили развлечений. Внезапно куратор приближался, коршуном нависал и кричал «бой!» – а потом нападал, и ты должен был защищаться. Если и ответный удар после пробовал нанести, то это вообще замечательное событие, и тренирующий состав аж светился. Здесь выбили одного из взвода – ему повторяли этот долбанный «бой!» трижды и трижды нападали; он не разу так и не смог ничего показать: и уклоняться не пытался, и блок жесткий выставить не получилось, и вообще на соплях держался – шатало его во все стороны. Короче пролетел и так нас стало семнадцать.

Из любопытного – после вторых пяти километров врачи уколы каждому сделали.

На разумный вопрос: “Что это?”, получил разумный ответ: “Тебя волновать не должно, прет”.

И опять урок у лазарета, но теперь также добавились интересные элементы. Нам завезли практику. С удивлением я видел, как нескольким претам, из тех что вчера спали, кураторы оставили глубокие раны, (целители поблизости маячили) а других таких же умников оказывать помощь заставили. И там еще один наш вылетел, который растерялся, и так и не смог порез хоть как-то обработать. Страшно подумать, другой везунчик, которому досталось поврежденная артерия, справился – а этот не справился…

А мы те, кто слушали внимательно, слушали и сегодня, стараясь игнорировать крики на фоне. Во взводе осталось шестнадцать человек.

– Все всегда были против тебя, поэтому так плохо с общением? – спросил я Лекту за ужином.

– Угу.

– А почему так?

Закинул в себя с десяток пилюль. Когда залил весь этот ком кофе, проталкивая его дальше, почувствовал себя человеком.

Опёрся о спинку стула и оглядел умирающий взвод, еле шевелящийся за соседним столом.

Да уж… Загоняли нас.

– Это из-за отца, – голос Лекты чуть подрагивал.

– Он что-то натворил?

Помялась, но все-таки обозначила: – Не хочу обсуждать это.

– Прости.

Помолчали.

Вгляделся в ее лицо. Тени под глазами уже чудовищные; я, наверное, еще хуже выглядел.

– Что? – спросила, чуть улыбнувшись.

Это первый раз, когда она улыбалась?

Возможно.

Улыбнулся в ответ.

– Для тебя важно стать именно оперативником?

– Да, – уверенно кивнула.

– А бойцом поддержки или теург-инженером не устроит?

– Нет.

– А зачем тебе быть именно оперативником?

– Чтобы быть лучшей.

– Зачем?

– Лучшие решают, как другим жить. И лучшие решают, как бороться с тьмой.

– Эвона как…

Принц удивлялся:

– Какая потрясающая наивность…

***

4. 10

122 год от взятия

День оказался совсем плохим для численности взвода.

Кураторы лютовали: наскакивали стервятниками в самые тяжелые моменты бега на семикилометровой дистанции и требовали отвечать. Ритм ломался полностью. Их удары стали жестче, быстрее. Оказалось, что в предыдущие дни они серьезно сдерживались.

Врачи и целители постоянно следовали где-то рядом.

От побоев в этот день улетело пятеро. Разбитые, с поломанной напрочь волей, они отказались вставать. Нам тоже досталось.

Лексе сквозь блок прилетел короткий удар – думаю, поломанный нос не принёс ей радости.

Мне мощнейшим хуком, на сближении, Пращур в затылок зарядил. Разбил голову; уронил на землю. Сверху орал, слюнями брызгая чтобы я – “грязеслизь подботиночная” вставать не смел, а я еще и отвечать умудрялся через рычание:

– Сейчас сучара лысая поднимусь. И все дерьмо из тебя через глазницы выскребу, – сколько он из этих слов разобрать мог, вопрос, конечно, риторический.

За сказанное прилетало капитально, хотя – и понимаю – опять же в пол