Мистер Силвер, похоже, не стремился ничего добиться. Казалось, его не заботит необходимость разобраться с главой или хотя бы закончить начатый разговор.

— А что значит этот рисунок, мистер Силвер? — спросила Хала, выведенная из себя их беседой.

Он улыбнулся ей и снова повернулся к Колину:

— Мы закончили?

Колин кивнул.

— Прежде чем займемся рисунком, давайте разберемся с ножом для разрезания бумаг, если точно придерживаться перевода. Хала, что Сартр говорит о ноже для разрезания бумаг?

— Он говорит, что нож для разрезания бумаг, — улыбнулась она ему, заигрывая, — обладает сущностью прежде своего существования.

— Совершенно верно. В отличие?

— В отличие от меня.

— То есть?

— То есть, согласно Сартру, мы не обладаем сущностью до своего существования. То есть мы в отличие от вскрывателя писем или ножа для разрезания бумаг находимся здесь без заранее известного плана, для чего мы здесь.

Мистер Силвер медленно кивнул и улыбнулся Хале.

— Совершенно верно, — произнес он и выдержал театральную паузу. — А почему вообще это важно или интересно? Почему нам следует об этом думать? В чем смысл данной идеи? Какое отношение она имеет к вашей жизни? Почему у Сартра были причины защищать экзистенциализм? Ведь цель этой лекции прежде всего защита экзистенциализма.

Колин немедленно ответил:

— Почему мы обязаны как должное воспринимать, что это нам вообще интересно? Почему нам следует об этом думать? Что есть какой-то смысл? Что это имеет какое-то отношение к нашей жизни?

Колин откинулся, сложив на груди свои тонкие руки.

Мистер Силвер посмотрел на Колина. Мы все наблюдали за ним. Он выдержал взгляд Колина, а потом на его губах медленно появилась слабая улыбка.

— Кто-нибудь хочет ответить на вопросы Колина?

— Потому, приятель, что это, во-первых, полностью отрицает существование Бога.

Это сказала Лили, сидящая рядом со мной и перерисовывающая к себе в тетрадь загогулины с доски. Лили носила длинные юбки в стиле хиппи и огромные свитера, ходила с сумкой из джута и каждый раз по-новому заплетала косы. Она посмотрела на свой рисунок и покачала головой.

— Как тебя зовут?

Она ответила, по-прежнему глядя в тетрадь. Щеки у нее вспыхнули, словно от смущения за эту вспышку страсти.

— Продолжай, Лили, — велел он, глядя на Колина, который уставился в потолок.

Она набрала воздуха и впервые посмотрела прямо на Колина. Ждала встретиться с ним взглядом, и когда это произошло, он пожал плечами и вызывающе расширил глаза.

— Послушай, приятель. Если до нашего рождения для нас нет плана, тогда либо Бог не существует, либо Ему плевать на нас с высокой колокольни. Простите.

Силвер покачал головой:

— Продолжай. Скажи, что считаешь нужным.

— Хорошо. Итак, если у Бога нет для нас плана или Его вообще нет, тогда множество людей в полном дерьме. Это во-первых. А во-вторых, если Сартр прав и мы находимся здесь без причины, тогда мы вообще в полной заднице. Простите.

Мы засмеялись, завороженные новизной сквернословия в классе. Силвер пожал плечами:

— Кто-нибудь может еще что-то добавить? Лили права? Давайте ради нашей дискуссии допустим, что Сартр прав, что плана нет и даже нет Бога. Тогда, как утверждает Лили, мы «вообще в полной заднице»?

Сидящий в центре класса Абдул аль-Мади, с широко раскрытыми глазами и нервный, кивнул.

Силвер повернулся к нему.

— Кажется, тебя это заинтересовало. Назови свое имя.

— Абдул, — тихо ответил он. — И… э… я не понимаю, что вы тут говорите, честно. Бог существует, и недостойно утверждать, что Его нет. План точно есть. Это написано. В смысле он написан.

— О Боже, — пробормотала со своего места Хала.

— Продолжай, — подбодрил его Силвер.

— Ну, это все.

— Единственный человек, который заявляет, что Бог не существует, это Сартр. Мы всего лишь используем возможность его правоты, чтобы понять его философию.

— Но Он существует.

— О Боже, — повторила Хала.

— Хала? — повернулся к ней Силвер.

— Абдул, есть возможность того, что Он не существует, — настаивала она.

Абдул несколько раз кивнул, громко выдохнул через рот, но промолчал.

— Абдул, — обратился к нему мистер Силвер, — я не утверждаю, что Бог существует или не существует. Мы исследуем чьи-то идеи, пытаемся понять их последствия и так далее. Важно рассмотреть точку зрения других людей, ты так не считаешь?

Он ничего не сказал. Хала, похоже, готова была взорваться. Колин ухмыльнулся. Я пристально смотрел на Силвера. Ариэль играла своими волосами и закатывала глаза, глядя на Альдо. Альдо усмехнулся и убрал с глаз волосы. Кара сочувственно смотрела на Абдула. Джейн делала вид, будто читает Сартра. Лили с изяществом водила ручкой по бумаге, а Рик, прищурившись, смотрел на Абдула.

— Посмотри на доску. Это, по мнению Сартра, то, во что мы рождаемся. Помни: я не утверждаю, что он прав или ошибается, а только, Абдул, пытаюсь разъяснить его идеи. Бессмысленную жизнь, лишенную порядка. Мы рождаемся в этот мир без особой цели. Никто не сказал: «Хм, я знаю, что мне нужно для этого дела, мне нужна женщина, и — раз! — женщина создана». Вот так появляется вскрыватель писем. Но не так, по мнению Сартра, рождаются человеческие существа. К сведению, я не стану предварять каждое свое утверждение словами «по мнению Сартра». Как вы понимаете, если только я специально не оговорю этого, я объясняю его точку зрения и точку зрения всех, кого мы будем обсуждать. Прошу вас, вернувшись домой, не говорить родителям, что я безбожный язычник, который хочет убедить вас, что ваши верования абсурдны.

Рассмеялись все, кроме Абдула, который сидел, снова и снова кивая. Таким странным образом он выражал свое несогласие, но так уж он делал.

— Итак, вот проблема: мы рождены, и нам предоставлено самим определять смысл, то есть: «L’homme est condamné á etre libre». Кто-нибудь говорит по-французски?

Я поднял руку.

— Гилад. Переведи для нас, пожалуйста.

— Человек обречен быть свободным.

— Хорошо. Что, по-твоему, это означает?

Я почувствовал, как быстрее забилось сердце, кровь бросилась мне в лицо.

— Попробуй, Гилад.

— Выбор — это проклятие.

— Чепуха. — Опять Колин.

Силвер не обратил на него внимания.

— Почему это будет проклятием? — спросил он.

Я помню его взгляд, устремленный на меня. Я смутился. Мне хотелось убежать, но я испытывал настойчивое желание защитить мистера Силвера.