— По мнению Сартра? — спросил я.

— Для начала.

— Думаю, потому что если Бога нет и мы свободны в принятии решений, тогда мы также и отвечаем за эти решения.

Он улыбнулся мне, я уверен, с гордостью. Кивнул;

— Прекрасно сказано. — Мгновение смотрел на меня, потом продолжил: — Но тогда, если Бога нет и мы отвечаем за свои решения, почему это будет проклятием?

— Потому что во всем, что мы делаем, виноваты мы сами, — сказал Рик, прищурившись на рисунки на доске.

— Почему это наша вина? Я так не считаю, — заявила Ариэль.

— Ну, если Бог не существует, тогда это не Его вина, — продолжил Рик.

— Но это не единственные варианты. А как же наши родители, окружение, наши семьи, места, где мы родились, болезни, увечья? Разве не смехотворно утверждать, что это вина или Бога, или наша?

— Он не об этом говорит, — вмешался я.

Она повернулась ко мне.

— Что? — Ее, видимо, поразило, что я ей противоречу.

Я подумал о том, как мне хочется к ней прикоснуться.

Силвер сел на свой стол, скрестил руки на груди и изучал нас.

— Рик только сказал… Рик, правильно? — уточнил я.

Рик отвлекся от доски и смотрел на меня так, как до этого смотрел на рисунки.

— Рик сказал, что все, что мы делаем, наша вина. Что кажется мне абсолютно правильным. Не важно, как зарабатывают на жизнь наши родители, или где мы выросли, или какими болезнями переболели. Мы все равно отвечаем за то, что делаем.

— Как скажешь, — буркнула Ариэль.

Силвер оттолкнулся от стола и холодно посмотрел на Ариэль.

— Назови еще раз свое имя, — произнес он.

— Ариэль, мистер Силвер. — Она вроде удивилась, что он не помнит.

— Ариэль, да. Ты можешь соглашаться или нет с Гиладом, но «как скажешь» — ответ неподходящий. Гилад объяснял ясно и вежливо. То, как ты отмахнулась от его замечаний, говорит лишь о твоих собственных недостатках. Больше так не делай. Пожалуйста.

Последовала долгая пауза. Бледное лицо Ариэль сделалось красным.

— Если можешь сказать что-то по делу, пожалуйста, скажи.

Она поджала губы и, сдвинув брови, посмотрела на Силвера.

— Ладно, ладно. — Она улыбнулась ему. — Простите, вы правы.

— Так что же все-таки насчет рисунков? — спросила Лили.

Силвер засмеялся.

— Этот рисунок, — сказал он, отведя наконец взгляд от Ариэль, — изображает человеческую жизнь — дезорганизованную, бессмысленную, бесцельную, незначительную и не имеющую порядка.

— Какой облом, — заметила Лили.

— Может быть. — Учитель нарисовал поверх хаоса решетку. — А что это?

Я знал. Смотрел на него, молясь, чтобы он спросил меня. И он спросил.

— Это то, что, по нашему представлению, является жизнью, — ответил я.

— То есть?

— О! — воскликнула Хала. — Например, религия эта решетка.

— Продолжай.

Лили оторвалась от своего рисунка.

— То есть все то, что мы делаем… едим, держа вилку в левой руке, а нож — в правой. Вся эта бодяга и есть решетка?

Он улыбнулся:

— Что еще?

— Колледж. Работа. Законы. Ранги, — со злостью перечислял Рик, глядя на решетку.

— Ну и что? Разве этого не существует?

— Существует. Очень даже существует, — опять подала голос Хала. — Просто существует потому, что мы заставляем все это существовать. То есть мы создаем законы, чтобы нам казалось, что все имеет смысл. Мы любим, чтобы во всем был порядок. В этом все и дело с религией, Абдул. Религия заставляет нас чувствовать, что все упорядочено. Что все имеет смысл. Что другого ответа нет.

— А другого ответа и нет, — сказал, глядя в свою тетрадь, Абдул.

Затем прозвенел звонок, и внизу первой страницы я написал: «Абдул сказал, что другого ответа нет».

— Хороший урок, — подытожил мистер Силвер, прислонившись к своему столу. — До завтра. Возвращайтесь сердитыми.

Когда я посмотрел на него, он мне улыбнулся.

Остаток дня я почти не разговаривал. На других уроках меня ни о чем не спросили, кроме моего имени.

Свой ленч я съел в одиночестве на скамейке для пикников под сосной. Мимо прошел, кивнув мне, Рик.

Когда в коридоре я встретился с Лили, она улыбнулась:

— Эй, приятель…

В автобусе я сидел один. Мне было не по себе. Я нервничал. Я влюбился, как влюбляются в актера или в парня с гитарой на сцене. Это происходит мгновенно и сочетает в себе ревность и желание. Потребность. Ты хочешь полностью себя изменить.

В тот день, шагая по бульвару от автобусной остановки, я хотел им обладать. Быть им. Чтобы он еще раз мне улыбнулся. Я хотел быть прав. Хотел воевать за него.

Я сражался бы за него против любого, кто не стал бы этого делать. Это было несложно. В начале любовь всегда проста.

Я думала о нем все лето. Все время, пока находилась в нашем доме в Биаррице. Думала о нем каждый божий день. Поначалу я была как во сне, но скоро это закончилось, и я просто чувствовала одиночество и неловкость. Без конца прокручивала в голове события того вечера, морщась при вспоминании о своем поведении. Целыми днями я лежала на пляже, преисполненная решимости быть красивой, когда вернусь в школу. На несколько дней к нам приехала моя сестра, и я едва не рассказала ей о случившемся. Ариэль со своей семьей была в Штатах. Я по ней не скучала.

За исключением времени, когда с нами жила сестра, я в основном пребывала в одиночестве. Иногда обедала с матерью. Но старалась ее избегать. Она стала вырезать из «Вога» фотографии и оставлять их на моей кровати. Я возвращалась с пляжа и находила их там. Никакой записки, ничего. Только смотрящие на меня модели. Я их выбрасывала, а назавтра они снова появлялись. Она никогда ничего об этом не говорила, я тоже. Но когда это началось, я постаралась полностью ее избегать.

Честно говоря, о сексе я никогда много не думала. То есть я хочу сказать, что секс меня не интересовал. Я никогда не испытывала настоящего желания. Он был частью моей жизни в том смысле, что являлся постоянной темой разговоров в школе и с Ариэль, но физически не имел ко мне отношения. Ариэль без конца говорила о своей сексуальной озабоченности. Я ничего подобного не испытывала. То есть до Колина секс был абстракцией. А затем, после всего, я долго почти не чувствовала своего тела. Оно было безжизненным.

Я никогда не мастурбировала. Никогда не испытывала оргазм. Никогда. До лета, когда ночью, в постели, слушая океан, начала о нем думать. А потом, днем, прижимая пальцы к горячему песку, представляла, как он меня целует. Лежа на полотенце, я среди бела дня воображала его руки на своем теле и чувствовала вспышку, тепло, поднимающееся по бедрам, жар между ног, пульсирующие соски. Я жаждала. Всем своим существом, постоянно.