науках, сколько холили его с детских лет в надежде, что ИХ сын станет великим сановником, правой рукой фараона, гордостью страны. То есть и они его, в принципе, не любили. А без любви жить немыслимо тяжело!

Да, думы о родителях были для Ленхатепа так же болезненны, как и об утраченной Найфел, которую он предал, подчинившись приказам вельможного отца и строгой матери. А теперь их больше нет. В один день свершилось какое-то страшное возмездие, и страшная смерть настигла и Осиристепа, и Изиду. Кто же совершил подобное? Кто посмел?! И Ленхатеп стал расспрашивать и слуг, и рабов о том, как погибли его родители, что именно произошло.

И ему рассказали о незнакомой красавице, которую лишь мельком кто-то видел во дворце. Едва она появилась, как Осиристеп приказал всем покинуть его часть дворца и не беспокоить его и гостью не менее двух часов, и никто не решился нарушить запрет господина. Только Исизида, которая НИКОГДА не принимала на свой счёт какие-либо запреты со стороны супруга, посмела войти в его покои. И тоже нашла там смерть. Жуткую, жестокую. А искать незнакомку, которая скрылась, будто накрытая волшебной пеленой, было недосуг: во дворце почти мгновенно все всполошились, как увидели в покоях Озириса ядовитую змею. Её же надо было уничтожить!

– Мы думаем, светлый господин, – сказали судьи, пришедшие разобраться в случившейся гибели престарелого вельможи и его жены, – что это ОНА.

– Кто ОНА? – не понял Ленхатеп.

– Та самая колдунья, Иштар, которая уничтожает сановников то в Египте, то в Шумере, то в соседних странах.

– Да-да, где её только ни пытались отыскать: и в Ашшуре, и в Двуречье, и в Вавилоне, и в Хеттском царстве…

– Может, это богиня Возмездия, – произнёс кто-то из судей.

– Да нет, – перебили его. – Это реальная женщина. Просто она очень хитрая, умная, сообразительная, мстительная. У неё каждый раз всё новые затеи, новые и страшные казни.

– Конечно, это интриганка! – сказал Петенэ, своячник фараона и близкий друг Осиристепа.

– Почему ты так решил? – спросил его Ахотеп, судья из Сокары.

– А как же? – ответил Петенэ. – Богиня не стала бы пронзать горло железной палкой!

– А какой смертный решится принести с собой гремучую змею? – возразили ему.

Так ничего Ленхатеп тогда и не узнал, кто же погубил его родителей. Но с тех пор стал всё чаще отмечать, что слухи о коварной красавице, уничтожающей богатых и далеко не честных сановников (то в Египте, то в соседнем государстве), не стихают, а наоборот, распространяются больше и больше. И Ленхатеп тоже стал думать, кто же это.

В тот день, когда Ленхатеп приехал в опустевший дворец и услышал о красивой незнакомке, которая в чём-то, похоже, обвиняла его родителей (слуги не посмели и близко подойти к покоям, раз им это было запрещено, но уши-то воском они не заливали и слышали женский голос, что-то говоривший на повышенных тонах), предположение, быть может, и мелькнуло в голове Ленхатепа, но мужчина сразу же его прогнал. «Нет-нет, какая глупость!» – мгновенно убедил себя Ленхатеп, что с Найфел эта коварная красавица не может иметь ничего общего.

На следующий день, превозмогая сердечную боль и истерзавшие его душу угрызения совести, Ленхатеп отправился в деревню, где жила Найфел. Тогда он узнал, что матушка Ме давно умерла, страдая от того, что выгнала из дома свою юную дочь. Но почему она так поступила, соседи не могли сказать: о своих проблемах никто из родителей Найфел никогда никому не рассказывал. Просто как-то заметили, что больше не видно юной красавицы, которая почему-то перестала смеяться, но утирала льющиеся потоком слёзы, не слышно её голоса… А вскоре вернулся со строительства Абд ат-Тавоаб, отец Найфел, и слышно было, как горько он упрекал свою жену. Но давно уже нет в живых и Абд ат-Тавоаба. После того, как он неистово искал по деревне лекаря Рифаата ас-Саида (а этого врача в деревне до сих пор помнили и уважали, как самого отзывчивого из лекарей!),  Абд ат-Тавоаб как-то быстро сгорел, будто изнутри его какая-то болезнь извела… Ленхатепу очень повезло, что ближайшая когда-то соседка Абд ат-Тавоаба была дружна с матушкой Ме и часто рассказывала о ней и её семье своим детям. А иначе бы Ленхатепу пришлось поверить, что Найфел – это грёза его юности, которой в реальности и не существовало… Ведь с Али связь была потеряна почти сразу же: молодой рыбак не захотел более общаться с другом, который ради богатства и престижа так внезапно, резко забыл о девушке, которой обещал вечную любовь, на которой собирался жениться, невзирая на то, что родители его будут против такого союза. И Ленхатеп не горел желанием вновь встретиться с человеком, который, конечно же, упрекнёт его в подлом предательстве (и будет прав!).

Многие годы потребовались Ленхатепу, чтобы набраться мужества и поинтересоваться, что же случилось с Найфел после его отъезда. Но так фактически ничего не узнал. Лишь ещё раз убедился, что его предательство погубило девушку, раз мать её выгнала из дому. «Но почему, почему она так поступила?»– эта мысль неотвязно мучила Ленхатепа. – «Неужели?..» – и он сам боялся предположить, что юная Найфел могла носить его ребёнка. И муки совести ещё больше стали терзать мужчину.

Иногда Ленхатеп просыпался в холодном поту, пытаясь избавиться от ночного кошмара. Ему снилось, что Найфел действительно была беременна от него, но младенец умер. И Ленхатеп вместе с любимой оплакивал смерть сына (Ленхатепу почему-то никогда не думалось о возможном ребёнке как о дочери). Но не слёзы потерявшей сына Найфел были ночным кошмаром мужчины. Он видел во сне, как боль от утраты превратила его нежную Найфел в женщину, проклинающую всех людей и богов, которые допустили смерть невинного малыша. И от этого образа, неистового, грозного, страшного и красивого, становилось жутко. И Ленхатеп просыпался, стремясь в реальности убедиться, что всё увиденное им – мираж, болезненная фантазия его больной совести.

Когда же до Ленхатепа дошли слухи, что Иштар (то ли колдунья, то ли богиня, то ли реальная какая-то очень хитрая и злая женщина) самого Хуфу светлого сместила и села на трон, его вновь на мгновенье пронзила мысль, что это Найфел. Та самая, что порой снилась ему в кошмарах. И, как всегда, он прогнал от себя это подозрение: «Нет-нет, не может быть! Не может!.. Боги, простите меня! Прости меня, Великий Ра!..»

Глава 16

Найфел сидела на троне два года. Она вошла в курс всех дел, назначила новых сановников: визиря, вельмож. Под неусыпным её контролем были и государственные учреждения, и храмы, и военная служба…

Правой рукой нового правителя (точнее, правительницы) Египта был визирь, которому подчинялась целая армия низших и высших сановников. И, как при Хуфу, для получения тех или иных должностей основным условием была грамотность, доступная далеко не всем. Любой писец мог рассчитывать сделать чиновничью карьеру, особенно если он умел гнуть спину перед верхами. То есть в управлении государством особых преобразований не было. Только жестокости стало много меньше, и народ смог вздохнуть при её власти. Однако теперь Найфел очень хорошо знала, чем занимался её несостоявшийся свёкор Осиристеп и как сделал себя и жену свою священной парой. Только Ленхатепу не могла