Мой номер находится на двадцать восьмом этаже, напротив комнаты Александра и Алека, которые, из соображений экономии, решили делить один номер на двоих. Мы сдаем наш багаж служащим отеля. К своему счастью, я вижу, что ремонт не ограничился гостиничным фойе. В моей комнате есть две огромные кровати и новая сверкающая китайская мебель, большой шкаф для одежды, балкон с видом на город – и протекающий кондиционер. В принципе, достаточно для отремонтированной гостиницы. У меня, однако, не так много времени, чтобы подробно рассмотреть всё это. Товарищи ждут нас внизу, чтобы пойти на ужин.

Мин нахмурилась, когда еще в автобусе Алек сказал ей, что мы хотели бы внести в нашу программу кое-какие изменения. Видя это, Александр решил пригласить наших хозяев вечером на пиццу, чтобы было легче договориться с ними. И Мин, и Ро улыбкой отреагировали на это предложение. Всё хорошо.

Им очень хочется показать нам только что открывшуюся улицу Ученых или «улицу Будущего» («Мирэ»), где есть новый ресторан итальянской кухни. Улица, шириной в шесть полос идет вдоль реки Тэдонган и доходит до центрального вокзала. Архитектурную композицию, которую, скорее всего, невозможно увидеть где-нибудь еще в принципе, образуют множество шикарных жилых многоэтажек, представляющих собой странную, но привлекательную смесь постмодернистского стремления вверх и некоего ретрофутуризма в духе семидесятых. Улица, на которой, по замыслу властей, должны жить ученые и находиться различные подразделения Политехнического университета имени Ким Чхака, является самой новой достопримечательностью города. Здесь мы действительно ощущаем себя в XXI веке, и кажется, что всё вокруг говорит: «Наконец-то мы сделали это!»

В ресторане мы заказываем пиццу. Наш водитель Хва с удивлением и подозрением рассматривает странный хлеб, покрытый кроваво-красным соусом и какой-то белой слизью. До этого он никогда не пробовал и даже просто не видел пиццу. Мы отрезаем кусок и кладем его ему в тарелку, давая понять, что не стоит стесняться. Он тычет в пиццу парой металлических палочек перед тем, как попробовать ее. Потом он улыбается – неплохо!

Мы заказываем пиво и сочжу. Так как Александр не пьет, другим больше достанется. Мин между тем беззаботно болтает: «Ох, временами я так скучаю по Кубе», – рассеянно говорит она.

Чтооооо??? Куба??? Я только что там побывал!

«Я жила там восемь лет», – говорит она мне.

Чтооооо??? Восемь лет??? Я в шоке! Большая редкость встретить северного корейца, который просто куда-то выезжал, а уж тем более жил за границей. Особенно если этот человек столь молод. «Так твои родители – дипломаты?» – спрашиваю я ее.

Она отрицательно качает головой и смущенно опускает глаза. Слишком много информации… слишком быстро…

Внезапно раздается громкая музыка, торжественные первые аккорды хита группы «Моранбон» – песни «Мы стремимся к будущему» (달려가자 미래로).

Наши официантки направляются к караоке-системе, держа в руках радиомикрофоны, а затем синхронно начинают заученные танцевальные движения, одновременно пропевая вступительный куплет:

Северокорейцы, сидящие за столиками вокруг нас, аплодируют в такт песне, в приподнятом алкоголем настроении.

* * *

Я предлагаю закончить вечер собственным исполнением песен в караоке-баре «Тэдонганского дипломатического клуба». Название весьма обманчивое – клуб был открыт в 1972 году для проведения дипломатических мероприятий особого рода, а именно встреч между северными и южными корейцами. Так как частота проведения таких мероприятий уменьшилась и не было никаких признаков того, что ситуация может измениться, было решено превратить всё здание в ресторан и увеселительное заведение для иностранцев – обладателей твердой валюты. Клуб расположен недалеко от реки Тэдонган и дипломатического квартала. Однако оно не является местом исключительно для дипломатов – всем иностранцам, будь они туристами, сотрудниками дипмиссий или негосударственных учреждений, студентами (как мы), разрешено пользоваться услугами этого центра: несколькими ресторанами, крытым бассейном, караоке и барами. «Дипломатический клуб» функционирует также и как образовательный центр, в котором иностранцы могут учиться корейскому языку, рисованию, каллиграфии, плаванию и тхэквондо.

Однако в городе, в котором практически нет ночной жизни в ее обычном понимании, «Дипломатический клуб» – чуть ли не единственное место для пьяного «раз-гуляя». В одной из первых поездок мой гид – женщина старше меня, долго прожившая за границей в 1980-х годах и работавшая сотрудницей посольства КНДР в Вене, – убедившись, что двери нашего отдельного караоке-зальчика плотно закрыты, вскочила со своего места и запела «Dancing Queen». Тем вечером выяснилось, что она знает практически весь репертуар шведской группы ABBA. А что было совсем удивительно – она выкурила несколько сигарет. Курение совершенно нормально в КНДР, если вы мужчина (считается, что в КНДР смертность из-за негативного влияния табачного дыма самая высокая в мире), но для женщин это строго запрещено – по крайней мере, в общественных местах. Однако северные корейцы, и мужчины и женщины, очень любят выпить, точно так же, как и их южные соседи. Потребление алкоголя – это одно из того немногого, что практически никак тут не ограничивается.

К моему большому удивлению, оказалось, что я должен стать гидом по этому клубу. Ни Мин, ни Ро, никогда там не бывали, как и Алек с Александром. Несмотря на то что сегодня – вечер субботы, заведение выглядит устрашающе пустым. Мы проходим по тускло освещенному мраморному коридору в караоке-бар. Две официантки болтают с единственным гостем, мужчиной среднего возраста из Непала.

Александр и Алек пользуются тем, что вокруг почти никого нет, и пытаются впечатлить наших хозяев обширными знаниями репертуара северокорейской попсы. Официантка включает караоке, и Александр со страстью начинает петь популярную песню «Свист». Это – песня о любви, крайне необычная для северокорейской музыки, написанная когда-то в конце 1980-х – начале 1990-х, – в словах песни заметно меньше навязчивого идеологического содержания, чем в любых других местных произведениях искусства. Навряд ли это время может быть названо «перестройкой» – руководители КНДР наблюдали за переменами, которые начали происходить в Китае и Советском Союзе, со смесью потрясения и страха. Но именно в те годы Ким Чен Ир был очень увлечен желанием осовременить корейский кинематограф.

До конца 1980-х годов романтическая линия никогда не была в центре сюжетов северокорейских фильмов, музыкальных и литературных произведений. Слово «любовь» следовало употреблять только в сочетании со словами «вождь», «народ», «революция». Считается, что Ким Чен Ир как-то сказал, что «люди любят любить» и «мы должны это показать на экране!». За этой директивой последовало несколько фильмов, в основе сюжета которых лежали истории о том, как красивые, привлекательные люди влюбляются друг в друга в своих бескорыстных патриотических порывах и в бесконечной преданности революции. Появление в литературе подобных сюжетов привело к тому, что произведения стали в меньшей степени затрагивать истории из жизни Ким Ир Сена и его партизан-товарищей, одновременно обращаясь к жизни обычного человека – заводского рабочего или крестьянина. На гребне этих веяний появились многочисленные песни о любви, среди которых «Свист» была самой известной и запоминающейся. Ее слова практически не содержат каких-либо отсылок к политике. Просто немыслимо, чтобы такая песня была написана сегодня.