Меня терзают три вещи: ностальгия, нереализованность и отсутствие денег. Это мои три кита, три прекрасные дамы моей горькой осени трубадура. И вот провидение щедро вознаградило меня за мучения, одновременно послав работу в качестве гида: целую толпу русских с круглыми лицами типа «Кострома» и приятный гонорар.

Сердце мое растаяло, когда я увидела моих солнечноликих земляков с обожженными солнцем руками и ногами. Они тихонько кучковались у автобуса, обсуждая гостиничный завтрак.

– Три кусочека колбаски, на! Что это за завтрак вообще? Четыре, на, звезды называется. Что это за отель вообще? – раздражался мужик в шортах, которому яростное южное солнце нализало на ногах кумачовые генеральские лампасы. Его возмущение поддерживали багроворукие дамы неопределенного – так называемого среднего – возраста, одетые в коротенькие платья с меандром по кайме.

Дорога была длинная, как история Древней Греции. Я рассказывала, с волнением ждала вопросов. Вопросов не было. Все были заняты фотографированием из окна маков и барашков. Наконец приехали в монастыри. В иконописной лавке бойко торговали божьим благословением. Ко мне подошла туристка.

– А вот это что за икона?

– Богородицы, тип «Одигитрия».

– Да нет, вы не поняли… От какой болезни помогает? Онкология? Простатит?

– Э-э-э, честно говоря, не в курсе.

К нам птичкой припорхнула «русскоговорящая» продавщица.

– Эта икона, товарищи, для одиноких людей, которые ищут свою вторую половинку! Намоленная 25 евро, ненамоленная 20.

– А, ну раз намоленная, то надо брать, – задумчиво сказала туристка.

Самое страшное происшествие произошло в ресторане, куда мы заехали перекусить. При виде цен в меню паломники вспомнили, что у них вообще-то все включено. И вот посыпались долгожданные вопросы. Правда, они отличались от тех, к которым я готовилась бессонными ночами.

«Почему это мы должны еще платить? Почему нам не завернули еду с собой?»

– Я не знаю, – промямлила я.

– Что это вы ничего не знаете? – негодовала группа. – Какой же вы гид после этого?

– Так вы это, по монастырям что-нибудь спросите, год постройки, техника фрески, – неуверенно отбивалась я.

– Нет, давайте выясним про питание. Мы вот возьмем и не будем есть!

– Так вы не ешьте. Но, может быть, кто-то другой захочет и поест? – пыталась я воплотить принцип «разделяй и властвуй», обратившись к автору реплики.

– Ах, другой! Так давайте проголосуем! Давайте проведем референдум! – на последней фразе собеседник сделал крещендо.

Вообще в тот момент я всем сердцем поняла тиранов и диктаторов. Демократия – штука пренеприятная, если суд народа касается непосредственно тебя. Особенно если в момент демократии стоишь с красным лицом в ресторане и на тебя с удивлением смотрят обедающие итальянцы, которые слов не понимают, зато прекрасно разбираются в крещендо. Я махнула на карьеру рукой и сдала полномочия.

Тем временем одна туристка объяснялась с кассиршей. (Кассирша по ошибке налила ей две кружки чая вместо одной.)

– Ту ти фор ми? – глядя кассирше в глаза, туристка гневно выговаривала славянские согласные в английских словах.

– What? – растерялась продавщица.

– Ошибка, – вмешалась я, предчувствуя грозу. – Ей одна кружка нужна.

Кассирша реагирует – ноу проблем, пусть платит за одну. Я с облегчением вздохнула. Прекрасное греческое гостеприимство!

– Нет, – вдруг возразила туристка. – Я за две заплачу, раз уж побеспокоила.

Конфликт переродился и эволюционировал в парад национальных великодуший.

Пока рассматривали монастыри, задержались. Увлеклись фресками. Слишком долго фотографировали пропасть.

– Товарищи, – прошептала я в микрофон, – кажется, вы опоздаете на ужин.

Я думала, меня выкинут из автобуса, но они только поаплодировали.

Извините, но я расскажу вам про сыр. Я не разжигаю, греческий сыр не импортируется. Так же, собственно, как и вино, и масло. Греки же выше этого. На моей памяти какой-то ближневосточный шейх возжелал фирменных крошечных оливок из Мани. Сотрудник иорданского консульства бегал, искал поставщика, просил, чуть не плакал – бесполезно, так никто и не занялся. Местный приоритет – покой и досуг, а не нефтедоллары, благоволите.

Нет, может, там мелочи какие вывозят энтузиасты. А тут на прилавке разных видов мильон. Каждый остров производит свой фирменный. Крит, Наксос, Сирое. Отдельно лежит огромная желтая голова с Митилини. Гравьера, кефалогравьера, ладотири. Еще есть разделение теологическое – это когда монастырский продукт. Так и написано на этикетке – сыр монастыря Честного Креста, а сбоку конкурент – Св. Антоний.

Основная масса сыров делается из овечьего молока или из его комбинаций с коровьим и козьим. Да, бывают горные и равнинные. Одним словом, море сыра, как было когда-то модно писать в рекламе.

Но перейдем от пролога к истории. В сырном отделе нашего агиос-стефановского супермаркета работал продавец. Возраст неопределенный, но очевидно, что немолод. Лицо в печальных морщинах, глаза на мокром месте. Ни разу не видела его в другом настроении: всегда ипохондрия и декаданс. Всегда вздыхает, еле ходит. На покупателя смотрит так, как будто тот его маму убил и непосредственно после этого цинично покупает у сироты сыр.

Обслуживает из рук вон: собирает очередь, ошибается. Другие продавцы нет-нет да и перекинутся между собой шуткой или так подгадают, чтобы сбегать вместе покурить. Этот всегда один. В перерыве сидит на паллете за магазином – Чайльд Гарольд, утомленный непониманием толпы. В одной руке – пластиковый стакан с кофе, в другой – сигарета.

Одна элегантная дама в изысканных выражениях заказала двести граммов касери, и, сильвупле, потереть. Бастер Китон кое-как гальванизировался. Долго отрезал у одного куска корку, потом еще минут пять у второго. Заложил в машину первый кусок, тяжело вздохнул, рванул гильотину. Ссыпал сырные крошки в пакет, потом заложил второй кусок, направился за третьим.

Публика ничего. Все терпеливо ждут, никто не возмущается. Тактично рассеялись по молочному отделу, дыхание ровное, без надрыва. Страдала только покупательница, заказавшая касери. Стресс сдул с нее всю элегантность. Пробил дыру в броне высокого штиля речи.

Протянув руку за сыром, она крикнула:

– Мне еще кое-что надо, но не надо! Чем виноваты все эти люди? – она обвела рукой немую очередь. – Я ухожу!

– Так что вам? – скорбно спросил продавец со слезами на глазах.

– Ничего! Не хочу, чтобы и остальные люди нервничали!