Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты видел заметку обо мне?
– Да. Это ведь всего лишь предположение.
– Эти газетчики не теряли времени даром, пронюхали, что я вернулась. О тебе они тоже пишут.
– Это их работа. Когда-то они писали о нашей предстоящей свадьбе.
Пейдж отложила газету в сторону и улыбнулась, глядя на широкую спину Майлоу.
– Представляю, как они обрадуются, когда узнают о Жане-Луи.
Повернувшись, Майлоу прислонился к столу и сложил руки.
– Если они узнают.
– А могут и не узнать?
– Если ты им не расскажешь. Что касается меня, то я, конечно, буду молчать. Остается еще только один человек, который знает о Жане-Луи. Это Чарльз Редман, но он умеет хранить тайны.
– А моя бабушка? – Майлоу засмеялся.
– Она не любит общаться с прессой.
Наклонив голову, Пейдж внимательно смотрела на Майлоу.
– Так, значит, ты не хочешь, чтобы стало известно обо мне и Жане-Луи, правда?
– Конечно, нет. И еще я не хочу, чтобы узнали о твоей потере памяти. Есть люди, которые могут попытаться этим воспользоваться.
– Как?
– Скажут, например, что ты должна им деньги. Что они были твоими друзьями, мало ли что можно придумать.
Пейдж задумалась.
– Да… Мне это не нравится.
– Поэтому не разговаривай с журналистами, когда они будут приставать к тебе.
– Как хорошо, что я уехала из того дома! – обрадовалась Пейдж. – Здесь они меня не найдут.
– Не надейся на это, – сухо сказал Майлоу. – Я помню, как они атаковали твой дом, когда ты исчезла. Они печатали любую мелочь, какую им удавалось раскопать, а то и просто выдумки. К тому же снабжали свои статейки твоими фотографиями.
– Правда? – Пейдж улыбнулась. – Надеюсь, я на них хорошо выглядела.
Майлоу засмеялся.
– Ты неисправима!
– Конечно. Кстати, ты обещал мне показать дом.
Майлоу вел ее по дому не спеша, он видел, что ей действительно интересно. Красивый особняк был полон картин.
– Наверное, у тебя и в подвале хранятся шедевры, – поддразнивала Пейдж хозяина дома.
– Нет. Картинами надо любоваться, их надо любить. – Майлоу остановился перед натюрмортом голландского мастера. На картине была изображена ваза с цветами, на лепестках которых блестели капли росы. Цветы были так выписаны, что казалось, если подойти поближе, почувствуешь аромат роз.
– Ты говорил, что любишь живопись? – спросила Пейдж.
Что-то в ее голосе заставило Майлоу повернуться и посмотреть на девушку.
– Да. Но картины – это все-таки лишь вещи. Неодушевленные предметы. Даже целую коллекцию картин я не смогу полюбить так, как любил тебя.
Пейдж отметила про себя, что впервые, говоря о своей любви, Майлоу употребил прошедшее время. Может, он действительно любил ее, а сейчас не уверен в своем чувстве? Она-то вовсе не была уверена, что он вообще когда-либо любил ее. Хотел ее?.. Возможно. Стремился к объединению двух семейств ради благополучия компании? Наверняка. Но что касается любви… А знал ли он вообще, что это такое? Может быть, просто убедил себя, что его чувство к ней и есть любовь?
Пейдж улыбнулась и отвернулась, не желая, чтобы ее втянули в дискуссию, которая могла бы снова закончиться поцелуем.
В подвале Майлоу и вправду не хранил картины. В нем размещался спортивный комплекс с бассейном, спортзалом и сауной.
– Как здорово! – воскликнула Пейдж. – Неудивительно, что ты в такой отличной форме.
– Спорт помогает отвлечься от проблем, не поддаваться панике, когда рушатся все твои планы и надежды.
Явный намек, который прозвучал в тоне и словах Майлоу, разозлил девушку.
– Хватит обвинять меня в своих бедах. Ты сам виноват, что твои планы рухнули. Взял бы и нашел себе другую невесту.
Она повернулась, чтобы уйти, но Майлоу удержал ее за руку. Он был бледен и напряжен.
– Прошу тебя, больше никогда не предлагай мне ничего подобного.
– Неужели ты думаешь, я поверю, что ты жил как святоша? – спросила Пейдж.
– Не суди обо мне по своим французам. Ты единственная женщина, которую я желал. – Он слегка улыбнулся. – Когда ты понимаешь, что встретил свой идеал, разве удовлетворит тебя то, что не идет с ним в сравнение?
– Твой идеал женщины! – засмеялась Пейдж. – Никогда не поверю. Ты ездишь по всему миру, Майлоу. Думаю, ты знал многих женщин.
– Возможно. В прошлом. Но то, что я говорил о любви, – правда.
– Я все равно не верю.
– Не веришь? – Он смотрел на Пейдж холодными серыми глазами. – Ну что ж, наверное, это неудивительно. Ты ведь не знаешь, какая пустота царит в мыслях и чувствах мужчины, когда его покидает любимая женщина. Тебе незнаком страх, когда ты думаешь, что она, возможно, ранена или убита. Незнакома боль, которую ты ощущаешь, когда находят ее машину и ты понимаешь, что твоя любимая бросила тебя и даже не пожелала объяснить почему. Ты не знаешь, что значит лежать без сна всю ночь напролет и снова и снова задавать себе этот вопрос: «Почему? Почему?»
Пейдж неопределенно хмыкнула. Майлоу повысил голос, в нем звучали страсть и мука:
– Откуда тебе знать, что чувствует человек, возвращая свадебные подарки, отменяя все приготовления и сообщая друзьям, что его невеста исчезла и он не знает, где она? Каково ему видеть жалость в глазах друзей? Слышать шепот у себя за спиной, чувствовать, что разговоры прерываются, стоит ему зайти в комнату? – Он больно сжал ее руку. – Как, по-твоему, должен себя чувствовать мужчина, когда наступает назначенный день, а свадьба, которую он так долго ждал, отменяется? Откуда тебе знать, что он испытывает в долгие часы одиночества той ночью, которая должна была стать его первой брачной ночью? Откуда тебе все это знать? Откуда?
Пейдж, побледнев, испуганно смотрела на Майлоу. Она действительно не представляла, как глубоки были его чувства и как велико его отчаяние. Она могла бы многое сказать ему в ответ, но сейчас не время. Когда-нибудь оно наступит, обязательно.
Пейдж только с сожалением покачала головой.
– Я… я не знала о твоих чувствах.
Майлоу вздохнул, выпустил ее руку и от кинул волосы со лба.
– Откуда тебе было знать? Извини.
Он отошел к другой картине.
Пейдж на мгновение задержалась, глядя на его четкий профиль. Слова Майлоу растревожили ее сердце. Она не предполагала, что своим исчезновением заставила его так страдать. Он оглянулся, и Пейдж, стараясь не встречаться с ним взглядом, подошла, встала рядом и даже высказала несколько шутливых замечаний по поводу портрета, перед которым они оказались.