– При следующей возможности. – После каждого слова Тоффи интонацией ставил восклицательный знак.

Не отпуская педаль газа, я мчался к перекрестку Кёнигсалле и Хюттенвег. Одна часть моего сознания еще размышляла, куда лучше повернуть – направо к автобану или налево в направлении Далема. Другая часть давно капитулировала.

– Красный.

– А когда они тебя арестуют, помни про правило номер один, хорошо?

– Да!

Правило номер один: веди себя как картезианские монахи.

– Ни слова. Храни обет молчания.

– Красный.

Я моргал, дворники едва поспевали за дождем.

– КРАСНЫЙ СВЕТ!

Предупреждение Йолы я услышал в последнюю секунду. Резко затормозил – наши головы дернулись вперед. «Жука» мотнуло в сторону, но машина не потеряла равновесие и остановилась чуть дальше по дороге, прямо под светофором.

– Вот дерьмо, – сказала Йола и подергала за ручку на своей двери. К счастью, от волнения не сумела ее открыть.

– Мне очень жаль, мне очень жаль, – залепетал я и хотел взять Йолину ладонь, но она откинула мою руку в сторону. По ее лицу текли слезы; в красном свете светофора казалось, будто ее глаза кровоточат.

– Йола, малышка. Я не хотел напугать тебя, мне очень жаль, – повторял я. Мне не удалось ее успокоить, но Йола хотя бы не пыталась больше выйти из машины.

Я глубоко выдохнул, посмотрел в зеркало заднего вида. И онемел.

– Очень странно, – сказал я в телефон, который все еще прижимал к уху.

– Что?

– Больше никого нет.

Голубая мигалка пропала. Полицейской машины, ехавшей за нами, больше не было видно.

– Исчезли, – сказал я и посмотрел по сторонам.

Ничего.

Ни одного автомобиля, нигде.

– Хочешь сказать, полиция свернула? – спросил Тоффи.

– Здесь невозможно свернуть.

Только лес.

– Ты видела, куда они поехали, Йола?

Ответа не последовало.

Они могли лишь развернуться и поехать обратно, но в таком случае я должен видеть хотя бы огни их задних фонарей на этой прямой дороге.

– Исчезли, – снова сказал я.

– Ладно, хорошо. – Видимо, Тоффи это раздражало меньше, чем меня. – Когда ты сможешь приехать ко мне? – спросил он.

Загорелся зеленый сигнал светофора.

– На Потсдамерплац?

Колени у меня дрожали, икры казались резиновыми, когда я нажал на сцепление, чтобы включить первую передачу.

– Нет, сегодня я работаю дома.

Значит, в Штеглице, Дракерштрассе.

Я медленно покатился к перекрестку, не отрывая взгляда от зеркала заднего вида и в любой момент ожидая, что из темноты леса выскочит патрульная машина и помчится к нам. Но я ошибался.

– Полагаю, мы будем у тебя через десять-пятнадцать минут и…

Сзади никто не появился.

– …и тогда я расскажу тебе в подробностях, что случилось…

Зато сбоку!

Сильный удар откинул «жука» в сторону, и он, как косточка, закрутился вокруг своей оси.

– Йо-о-о-о-о-о… – начал я кричать имя своей дочери, которая вдруг оказалась рядом со мной вниз головой, но от резкой неожиданной боли у меня перехватило дыхание. Я услышал шум, словно какой-то великан вскрывал крышу машины консервным ножом. Послышался хруст стекла. И мне стало холодно.

Яркий свет ослепил меня, затем неожиданно наступила темнота. Терять сознание сначала было приятно, потому что жгучая боль, пронзающая левый глаз, не проникала дальше в мозг. Словно я со свинцовым грузом прыгнул в болото и увяз в нем по пояс, и все внутри меня кричало, чтобы я покорился силам, затягивающим меня в пучину. Но этого нельзя допустить.

Я ДОЛЖЕН ОСТАВАТЬСЯ В СОЗНАНИИ!

Собрав последние силы, я приподнял правое веко (только одно, открыть второе уже не получалось) и сквозь кровавую пелену увидел голову Йолы, которая моталась рядом со мной, как маятник. На мгновение я засомневался, не сон ли все это, потому что мне вдруг померещился нож. Затем Йола упала вниз, с грохотом приземлившись на крышу автомобиля, который сейчас буквально лежал, как жук на спине, и я понял, что кто-то пришел на помощь и разрезал ее ремень безопасности.

Хорошо. Очень хорошо.

Я хотел поблагодарить спасителей, но не смог произнести ни звука, потому что ремень сдавливал мне шею.

Последнее, что я увидел, были руки, которые вытащили мою бесчувственную дочь наружу, на асфальт; в салоне все сильнее пахло бензином. Я хрипел, превозмогая боль, пытался дышать ртом, почувствовал привкус крови и закрыл глаза с твердым намерением передохнуть всего секунду.

Потом я услышал сирену машины скорой помощи, и волна боли накрыла меня, подавила сознание и увлекла в зияющую темную пропасть – глубже и темнее, чем все места, где я до сих пор бывал.

Я просыпался дважды.

Один раз с каким-то посторонним предметом в левом глазу – когда я моргал, мне казалось, что в глаз попал осколок стекла. Рядом со мной лежала старая бездомная женщина с грубой кожей на лице, она улыбнулась, сунула мне в ухо язык и прошептала: «Вам нужно бежать, пока не поздно». Резкий запах мочи ударил мне в нос: он пропитал одежду женщины, ее волосы и матрас, на котором я лежал. Затем старуха открыла рот – у нее оттуда посыпались зубы, и я догадался, что один сон сменился другим.

Второй раз, когда я действительно проснулся, вокруг меня пахло дезинфицирующими средствами и сильно накрахмаленным постельным бельем, но все это сбивало с толку не меньше, чем обстановка во сне.

Я открыл правый глаз. Попытался открыть и левый – безуспешно. Либо потому, что тот был заклеен, либо по другой, более удручающей причине. Яркий свет продолговатой галогенной лампы ослепил меня. Я поморгал, потом увидел перед собой белую стену, телевизор и поручень, который болтался прямо над моей кроватью.

Прошло какое-то время, прежде чем я понял, что нахожусь в больнице. И еще больше, пока я узнал женщину, которая сидела рядом с кроватью и сжимала мою руку.

– Ким?

Нижняя губа моей жены заметно дрожала.

– Ты здесь?

Ее светлые волосы заплетены в косу, сама Ким по-прежнему в униформе пилота – получается, она приехала сюда прямиком из аэропорта.

Черт, значит, уже среда.

Сколько я здесь пролежал? Мягкий утренний свет проникал внутрь помещения через волнистое оконное стекло и заставлял тонкую пыль танцевать в воздухе, как планктон в воде.

Я хотел поднять руку, чтобы посмотреть на часы, но в следующий момент почувствовал себя слишком изможденным для этого.