5) Психостимуляторы – психотропные средства, оказывающие стимулирующее действие: повышают уровень бодрствования, усиливают работоспособность, уменьшают сонливость и усталость. Механизм действия связан со способностью влиять на энергетический обмен в мозговой ткани, путем активирования клеточного метаболизма. Широко не используются, так как при их регулярном применении велик риск развития токсикомании (привыкание), кроме того, они могут вызывать психомоторное возбуждние и стимулировать развитие психотических расстройств.

6) Ноотропы – препараты, которые обладают положительным влиянием на познавательные функции, запоминание, повышают устойчивость головного мозга к неблагоприятным условиям (например, к гипоксии) и повышенным нагрузкам. Но в отличие от психостимуляторов, они не оказывают прямого стимулирующего действия. Они влияют на ГАМК-ергическую систему, повышают обмен и усиливают работу нейротрансмиттеров (дофамин, норадреналин). Используются при лечении деменции (в т. ч. болезни Альцгеймера), последствиях нарушения мозгового кровообращения после черепно-мозговых травм, интоксикациях, снижении концентрации внимания и пр.

Корректоры – это антихолинергические препараты центрального действия, которые купируют экстрапирамидные (двигательные) нарушения, вызванные приёмом нейролептиков (тремор, скованность в мышцах, неусидчивость и пр.).

* * *

Если во всём искать свои плюсы, то они, безусловно, найдутся. Первая палата лежит взаперти, зато минует очереди за лекарствами. Трижды в день у лекарственного кабинета выстраивается длинная вереница пижамных людей. Подперев правым плечом стену, они медленно двигаются, будто намагниченные.

– Поправляйтесь, поправляйтесь! – кричит медсестра после завтрака и высыпает горстку таблеток в протянутые ладошки.

Кто-то долго глотает пилюли по одной, делая маленькие глоточки, а кто-то, как я, резким движением закидывает в себя сразу все и опрокидывает стакан залпом. Вода водопроводная – жёсткая и отдаёт хлоркой. Её наливают в десятки маленьких пластиковых стаканчиков. Медсестра стоит за двухэтажным железным столиком, будто за прилавком. На верхнем этаже рядами стоят стаканы, на нижнем – таз с водой. Опустошив стакан, ты должен бросить его в таз. В этом же тазу стаканы полоскались, а затем вновь наполнялись. За спиной медсестры белоснежный кабинет и дерматиновая кушетка, на которую приглашаются пациенты на уколы.

Передо мной стоит девушка с короткой стрижкой. Волосы осветлённые, с отросшими тёмными корнями. Что-то меня в них напрягает, вызывает отталкивающее ощущение. Её волосы хотят уколоть меня. До её головы сантиметров тридцать, я чётко вижу разделение на пряди. Разглядывая очередную прядь, я понимаю, что у девушки укладка – вот что меня оттолкнуло. За время пребывания в дурке я впервые вижу пациента, который бы с утра пораньше решил уложить волосы. У меня не выходит это из головы, и я еле сдерживаю себя, чтобы не дотронуться до колючих прядок. Девушка не подозревает о моих мучениях и продвигается к лекарствам.

– Простите, – неуверенно начинает уложенная, – у меня после уколов слюна очень сильно течёт, когда я сплю.

– Ничего-ничего, – флегматично-успокаивающе отвечает медсестра, отодвигает столик и пропускает девушку на кушетку, – укольчики у нас хорошие, ты не волнуйся. В следующий раз ты положи под щёчку полотенце. Так и должно быть, тебя просто очень расслабляет лекарство, тебе становится лучше, вот слюнки и текут. Это норма.

Это норма.

Это не норма. Гиперсаливация, или повышенное слюноотделение, – это побочный эффект от лекарств. И в этой ситуации неправильно поступили обе: медсестра и пациентка. Медсестре следовало бы посоветовать девушке обратиться с проблемой к врачу, а пациентке, в свою очередь, нужно было сразу подойти к своему психиатру. Медсёстры делают укол, от которого текут слюни, но назначают эти уколы врачи. Только они и должны решать, как следует реагировать на подобные жалобы.

Спустя три недели пребывания в острой палате меня перевели в обычную, а ещё через неделю разрешили ходить на лечебную физкультуру – ЛФК.

Каждый будний день после завтрака я и ещё несколько желающих отправляются на ЛФК. Санитарка отпирает дверь, ведущую на лестницу, и доверяет нам самим дойти до зала. Зал ЛФК меньше, чем привычный школьный физкультурный зал, и находится в подвальном помещении с окнами под потолком. Две стены зеркальные, и жутко непривычно впервые за долгое время видеть себя в полный рост. Многие девушки отмечают, что на лекарствах они сильно прибавили в весе, да и я сама замечаю «ушки» на боках и появляющееся пузико.

Напротив зеркал выстроились велотренажёры и беговые дорожки, рядом примостилась шведская стенка, в углу лежат гантели. По всему залу расставлен самый разнообразный спортинвентарь для отработки упражнений на все группы мышц. К стене сдвинут стол для настольного тенниса, а пространство посередине освобождено для занятий на ковриках.

Мы снимаем тапочки и проходим в зал в носках. Нас приветствует приятная пожилая женщина в спортивном костюме и белом халате. Она в отличной физической форме и через пару занятий уже знает нас по именам. В зале мы впервые столкнулись с пациентами из других отделений. Нам кажется, что на нас косятся, зная, что мы из острого отделения. Почти все мы со шрамами на запястьях.

По направлению от физиотерапевта после занятий я отправляюсь на электрофорез для моей больной ноги. Три года назад у меня сдали нервы после сдачи диплома, и я всадила себе в ногу нож по рукоятку, провернув его по часовой стрелке. Я перебила малоберцовый нерв, задела мышцу, перенесла две операции, но болезненные ощущения так и не ушли.

После сеанса электрофореза я села в коридоре на лавочку, заняв очередь на циркулярный душ (душ из многочисленных тонких струй термальной воды, под давлением направляемой на тело). Я потом буду ещё много раз так сидеть тут, пропуская вперёд других, чтобы подольше поговорить с Варей.

У Вари длиннющие тёмно-рыжие волосы, шикарный маникюр и рекуррентная депрессия, как и у меня. Варя уже неоднократно проходила лечение в психиатрической лечебнице. На этот раз её определили в первое отделение (я в третьем). Говорят, там условия больше похожи на санаторий, чем на больницу. Ей уже третий раз меняют курс лечения, и недавно она начала идти на поправку. Наши отделения находятся в разных корпусах, и, не считая ЛФК, единственный шанс встретиться для нас – это столкнуться в очереди на процедуры.

Варя, 21 год

– Я болею с 15 лет, то есть вот уже седьмой год, – уточняет Варя, доставая полотенце из пакета, – до 16 лет я думала, что схожу с ума. Перед сном были дичайшие наплывы мыслей, будто через мою голову транслируется весь мир, как будто меня подключили к телевизору. Я тогда обратилась к детскому психиатру с бессонницей. Он выписал мне сильнейшее снотворное и с чувством выполненного долга отправился в отпуск. От таблеток стало ещё хуже, были галлюцинации. Когда врач вернулся из отпуска, я уже была никакая: не ела, не вставала с кровати, весила 48 кг при росте 171 см. Он пичкал меня два года прибивающими антидепрессантами и снотворным, вообразив себе, что у меня биполярное расстройство. Все эти два года я была овощем.