Покои освещает он обилием светилен,

Но сердце держит он во тьме и беспросветном мраке.

Завесы открывает он на окнах, только чувства

Свои он запер и закрыл. И прочно он смыкает

Дверей затворы, сторожит он нажитые деньги,

Но уст распахнуты врата, и мысль, как-будто птица,

Выпархивает и потом далёко улетает.

Безумец, ценит он свою скотину даже больше,

Чем самого себя. О ней печется он поболе

Своей несчастнейшей души. Он землю засевает

Свою отменнейшим зерном, отобранным с усердьем.

Но в сердце плевел и бурьян один разросся пышно,

Рассудок брошен и забыт, растоптан и поруган.

Он в поте виноградник свой оградою обносит,

Заботливо он черенки лозы получше ищет,

А ум его как плеть лозы Содомских вертоградов.

Мул и ступить не смеет здесь, ему любезной нивой,

Но вепрь чащобный роет ум, обгладывая мысли[75].

Для смертных – тигель жаркий я и расплавляю разум.

Рассудок жарко распалив, исследую желанья:

Чарующий обманный блеск отлитым мной игрушкам,

Как стеклодув халдейский, я передаю искусно.

Я прибавляю правды часть, и лжи моей изящной

Конечно, верят. Ослепил Египет я жестоко –

Я рои мошек показал, ничтожных насекомых[76],

Они поверили тотчас не бывшему с охотой.

Застлав им очи, обучил их знакам Зодиака,

Хотя тех знаков отродясь на небе не бывало.

8

Стремительно взлетаю я и наблюдаю зорко,

И предсказателям реку все то, что происходит,

Они, обманутые мной, зовут меня „пророком“.

Я дерзко пред собой раскрыл в одно мгновенье вещи,

Сокрытые от смертных глаз, окутанные тайной.

Я подтвердить и то могу, что истинно, – доверьтесь,

Так было с Иовом, – и ложь, и так с Саулом было.

Саулу зримым сделал я пророчество несчастья[77],

Иов блаженный, как металл под полировкой муки,

Сияньем ярким возблистал[78] и этим был прославлен».

ГИМН XLI

Благословен, Кто козни все лукавого разоблачил.

Диавол-искуситель рек: «Страшусь я Иисуса,

Ведь Он уничтожает все плоды моих деяний.

Я сотни тысяч лет назад рожден был, непрестанно

Творил без роздыха и сна зеницам не давал я.

Все, что задумал, совершил, ни разу не дал маху,

Всех совратил и отдал лжи. А Он приходит нагло,

И развращенных мной опять Он делает святыми.

О, что за скорбь! Какая боль! Крушит мои творенья.

А сколько требует труда, и знанья, и усердья,

Чтоб вышить тонкий зла узор на глади мирозданья,

Украсив ткани бытия сей вышивкою адской.

Соревновался в беге я с быстрейшими из смертных.

Я превзошел их всех. Я был воителем искусным.

Мое оружье – ропот толп и возмущенье сонмов.

Волнение начало есть. Затем вступает в силу

Звериная свирепость масс и ярость лютых множеств.

Объединил их, обязал и вдохновил их буйство,

Я гору до небес воздвиг долонями ничтожеств:

Ушла громада в облака, превыспренняя башня[79].

Сражались зодчие тогда: был брошен вызов небу!

Но смогут ль сотни одолеть Сего на персти бренной?

Века минуют, времена. Сменяются и слуги

Мои, поэтому всегда различны нападенья.

Вот раз Израильский народ „Господь един!“[80] услышал.