на серебре, что каждая чайная чашка у нее стоит двести рублей. Она рассказывала им о балах графини, как там играет музыка, как танцуют военные, все в золоте, и барыни — все в бриллиантах, и шампанское разносят во льду; сколько огней горит, какие наряды у барынь… И как маленький брат Анюты, вымазанный черным и одетый арабом, в золотой тачке развозит букеты цветов. А дамы берут эти букеты и дают брату конфеты…

— Счастливая ты, Анюта, все это видела своими глазами!.. Ах, хоть бы разок в щелочку взглянуть, — завидовали подруги.

— Вот где угощенье-то!.. Попробовать бы… Я бы все, что у меня есть, отдала, только бы меня хоть разок на балу попотчевали, — говорила Дуня Григорьева.

— А я бы согласилась хоть поломойкой быть у графини, лишь бы все это видеть… — вторила ей Соня Малкова.

— А я бы пол жизни своей отдала, чтобы только меня графиней сделали, — мечтала Надя Андреева.

— И я бы тоже, — подхватывала Люба.

— Хоть бы годик так пожить… Эх, не всем дается такое счастье, — с грустью вторила ей сестра.

— Когда я кончу приют, то поступлю к графине камер-юнгферой[12]. Я буду у нее жить в отдельной комнате, буду ее одевать и причесывать, и у меня будет своя горничная. Графиня сама мне сказала, — хвасталась Анюта.

— Счастливая ты, Анюта! Вот какая жизнь тебя ждет!.. Заживешь ты барыней и нас всех забудешь, — хором говорили девочки, завистливыми глазами посматривая на самодовольно улыбавшуюся подругу.

— Нет, я вас не забуду. Вы ко мне приходите, может, я вам тоже покажу, как живет графиня, — обещала Анюта.

Однажды при таком разговоре присутствовала Верочка. Она насмешливо слушала Анюту и своих маленьких сотоварок, потом рассмеялась и, с сомнением покачав головой, сказала:

— Ничего-то вы, девицы, не понимаете. Ничего не видели дальше своего приюта… Как будто все графини счастливые! Как будто всем у графинь жить хорошо! Моя бабушка всегда говорила, что «через золото чаще всего слезы льются… Счастлив тот, кто молод, здоров, да у кого хлеб есть…»

Девочкам не понравились слова общей любимицы, они стали наперебой возражать:

— Нет, Верочка, хорошо быть графиней… Что вы не говорите, а лестно на золоте да на серебре есть, на шелку спать да на балах веселиться… Жить в богатстве — это что ни на есть самое большое счастье… Все-то тебя любят, хвалят… Что хочешь, то и делаешь…

Из темного уголка комнаты на Верочку смотрели восхищенные детские глаза, на которые никто не обращал внимания. Наташу никто не замечал, а она радостно кивала стриженой головой. Да, она думала точно так же, как и Верочка. Для ее счастья не надо ни золота, ни серебра, ни богатых палат, ни дорогих кушаний… Она ничего этого не хочет. И графиней быть не хочет. Если бы ей можно было перелететь в маленькую тесную кухню… Прислонив ноты к кастрюльке и пригнув голову, чтобы смотреть в ноты, ее милый дядя Коля заиграл бы на флейте… Наташа стала бы петь «Среди долины ровныя»… Потом они посмеялись бы, поговорили по душам… Или вдруг в следующее воскресенье к ней пришел бы дядя Коля. О, какое это было бы огромное счастье! Как мало надо иному для счастья… Но даже это немногое Наташе не дается…

Подошло Рождество. Большая часть девочек разъехалась по домам. В приюте устроили елку. Наташа видела ее в первый раз. Елка поразила девочку, но не обрадовала. Все воспитанницы получили гостинцы и книжки. Наташе приятно было получить подарок, но ей хотелось показать его кому-нибудь, поделиться своей радостью… Среди девочек у нее подруг не было, никто ею не интересовался. После елки девочке стало еще грустнее, а ночью она долго и безутешно плакала.

В эту ночь она видела во сне, будто она сидит в маленькой кухне, на столе горит лампа, около стола на табурете сидит дядя Коля и играет на флейте, а Наташа поет какую-то новую песню. Так им хорошо, так весело… Вдруг дверь с шумом отворилась, и на пороге показались тетя Маша, Липочка и еще какие-то неведомые, страшные люди. Они вырвали у дяди Коли флейту и оторвали ему голову.

Наташа громко закричала и проснулась. Она вся дрожала и всхлипывала, ее голова была в поту, грудь давило; ей было очень тяжело и страшно.

— Петрова, Петрова, успокойся! Проснись! Что ты так кричишь? Что с тобой?

В полумраке спальни около постели девочки стояла испуганная молодая учительница, Зоя Петровна, и трясла ее за плечи.

— Ты, наверное, неловко лежала, Наташа! Повернись на бок!

Девочка, всхлипывая, перевернулась.

— Скажи, Наташа, ты видела дурной сон? Как ты страшно закричала…

— Да.

— Что же ты видела?

— Дяде Коле голову оторвали.

— Ну, успокойся и спи… Это пустяки. Перекрестись и скажи: «Господи, в руки Твои передаю дух мой!», и тогда скоро и спокойно заснешь.

Этот ужасный сон поднял целый рой воспоминаний в душе девочки. Она опять мучительно затосковала о дяде Коле, вообще о близкой, родной душе, о ласке и участии, которых ей так недоставало. Мучительно тяжело живется ребенку без нежной ласки, как цветочку без красного солнышка…

Лежа с закрытыми глазами, Наташа мечтала: а вдруг в это воскресенье придет дядя Коля или, может быть, дядя Петя. Он принесет ей, наверное, леденцов, пастилы, булок, денег… Она непременно поделится с подругами, и Дуня Григорьева будет ее любить. На деньги она купит себе тетрадку и попросит написать стихи, как у Верочки Тимофеевой. Она ей показывала свой альбом со стихами. И какие там хорошие стихи! Например:

Кто любит более тебя,

Пусть пишет далее меня.

А дальше-то и написать нельзя… Или вдруг придут тетя Маша и Липочка… Вдруг она, Наташа, вырастет. Она непременно попросится жить к той графине, про которую рассказывает Анюта Мухина. И дядю Колю возьмет с собой… Он будет у графини музыкантом или швейцаром, как дедушка Андреевых…

Но действительность, однообразная и унылая, вытесняла эти детские грезы.

Прошло уже шесть месяцев, а никто не приходил к Наташе. Написать, разузнать о своих родных она не умела, ей и в голову это не приходило. Она лишь одиноко тосковала, худела и бледнела.

За все это время монотонную жизнь нарушил только случай с флейтой, который переполошил весь приют. От девочки никто ничего не узнал, и она была наказана за произошедший беспорядок.

Но вдруг случилось нечто неожиданное.

Монах пришел

В одно из воскресений, во время приема родных, Наташа сидела в столовой, углубившись в чтение.