не то чтобы агрессивно, скорее, как шакалы, загнавшие в угол барана. Уверенно и предвкушающе. Вот только баран настолько баран, что этого не понимает, — пьяно смеётся и несёт какую-то невнятную чушь.

— Откуда у молодого человека деньги, мы ещё отдельно выясним, — ответил я спокойно, — но сейчас ему пора заканчивать.

— Вы ему не папаша, — ухмыляется Шмурдяк, — да хоть бы даже и папаша. Он совершеннолетний и может пить здесь. Если я позволю всяким барам забирать моих клиентов, то это будет прямой ущерб бизнесу.

— И кто же мне помешает? — спросил я, взяв с длинного кухонного стола, заменяющего тут стойку, ёмкость с самогоном и понюхав его.

Скривился — керосин какой-то, как они это пьют.

Господин Шмурдяк явно хотел сказать в ответ что-то угрожающее, но посмотрел мне в глаза и передумал. У людей, ходящих по краю законности, обычно отличное чутьё на неприятности.

— Я в твой бизнес не лезу, так? — буркнул он. — Наливай кому хочешь, чего хочешь, почём хочешь. Вот и ты в мой не лезь. У тебя публика чистая, при деньгах, можешь позволить себе выпендриваться. А мне любая копейка не лишняя. Простым людям тоже надо где-то расслабиться.

— Мне до тебя дела нет, — пожал я плечами, — но этого парня я заберу. Он мой. Я его, можно сказать, купил. С большой переплатой. Так что не надо вставать между мной и моей собственностью.

— Как скажешь, бармен, — скривился Шмурдяк, — но ребята могут быть против.

«Ребята» откровенно подначивают Говночела. Им хочется почесать кулаки, но остатки уличных понятий требуют хоть какого-то оправдания расправе «десять на одного», так что они провоцируют его ударить первым.

Заводилой выставили худого чернявого парня, единственного, кто тут моложе остальных. Лет двадцать пять, вряд ли больше, с лицом неприятным и туповатым. С панком они в одной весовой категории, два мелких дрища, но стоит начаться драке, Говночелу тут же наваляют всей толпой, а потом дружно скажут, что сам начал. Плакал тогда мой залог.

— Эй, придурок, — кривляется панку в лицо местный, — а правда, что тебя детишки отмудохали?

— Слы, чел, — пьяно отвечает тот, — не надо так, чел. Рили, не надо.

— И говоришь ты как придурок. Ты вообще дебил, или как?

— Чел, ты ща огребёшь, чел, — начинает подниматься со стула панк, но мелкий толкает его обратно, выхватывает из рук недопитую баночку самогона и выливает ему на штаны.

— Да ты уже обоссался! — хохочет заводила. — Смотрите, он обоссался!

— Развлекаетесь? — спросил я. — Шутки, радость и веселье? Одобряю. Приятного вечера. Но этому гражданину пора домой.

Я взял Говночела за плечо и сильно сжал его, прижимая к стулу.

— Мы с ним не закончили, — мрачно сказал один из взрослых работяг. — Он тут много чего наговорил, к нему есть вопросы.

— Задай их мне, — посмотрел ему в глаза я.

Тот смешался и отвёл взгляд.

— Ты кто такой вообще? — спросил недовольно другой, но настаивать на ответе не стал.

Рабочие не настолько пьяны и не настолько молоды, чтобы пренебречь сигналами мозжечка, настойчиво говорящего, что со мной не стоит связываться. Эта сигнальная система старше неокортекса. Те, кто не слушали её предупреждений во тьме веков, не оставили потомства. И только молодой заводила оказался то ли лишён ума и интуиции разом, то ли слишком много выпил, то ли уже накрутил себя для драки.

— А ну пошёл отсюда, урод! А то сейчас и тебе наваляем! Ты чего, не понял? Проваливай бегом!

Я бы проигнорировал дурака, но он решил толкнуть меня в грудь.

— Вопросы? Пожелания? Предложения? — спросил я у остальных.

— Нет, — сказал коротко наименее бледный из них. — Извини… те. Нас. Пожалуйста.

Похоже, они зря сегодня потратились на выпивку. Алкоголь покинул их организмы стремительно и безвозвратно. Разными путями.

— Пошли, — сказал я Говночелу. — Там бар без присмотра брошен.

И мы пошли.

С баром всё оказалось в порядке. Швабра довольно уверенно чувствует себя за стойкой, хотя вид имеет несколько нервный и замотанный. Надо научить её правильно протирать стаканы.

— В какой канаве ты подобрал эту падаль, босс? — спросила она, окинув брезгливым взглядом влекомого мной за шиворот панка. — И зачем?

— Залог, — напомнил я раздражённо.

— Ах, да, мой мудрый босс прикупил себе проблем на шею, — покивала она ехидно, — лучше бы мне этакие деньжищи отдал.

— И что бы ты с ними сделала?

— Не скажу. Но точно не стала бы покупать скунса-алкоголика в домашние питомцы.

Я оттащил спотыкающегося панка наверх, бросил на кровать приходить в себя и вернулся. Надеюсь, его утро будет достаточно хмурым, чтобы он осознал ошибочность своего поведения.

***

— …Спин — это не просто одно из многих квантовых свойств материи, а нечто большее — ещё более фундаментальная сущность мироздания, чем само пространство-время. Более того, не исключено, что само пространство-время представляет собой проявление спина, оказывается спиновой пеной. Тогда, если сознание есть порождение спина, то оно оказывается напрямую укоренённым в самом фундаменте нашего мира… — рассказывает телевизор в кафе единственному слушателю.

— Почему я вас не помню, когда не вижу? — спрашиваю я у него прямо.

Мадам Пирожок оставила мне выпечку на стойке и молочный коктейль в холодильнике, и я неторопливо наслаждаюсь своим поздним ужином. Мужчине не предлагаю — зачем? Всё равно не вспомню, только не наемся.

— Потому что у меня нулевой детерминант. Я уже говорил вам об этом, но вы, конечно, не помните.

— И что это значит?

— Я не могу ни на что повлиять. Любые мои действия, ведущие к разрушению суперпозиций, оказываются ничтожны.

— Эка вас угораздило, — посочувствовал я, с удовольствием поедая пирог. Сегодня он особенно удался, или просто я очень голодный.

— Да, нелепая случайность. Можно сказать, подорвался на собственной квантовой бомбе.

— А есть и такие?

— Да, эксперимент Элицура – Вайдмана, не слышали?

— Нет.

— Впрочем, это неважно. С практической точки зрения, вы не помните меня, потому что в противном случае то, что я говорю, могло бы повлиять на ваши действия.