– Молчать! – ревел доктор. – Я говорю, – разрешите уж и мне высказать мысль, – дайте уж и мне поговорить!.. Пойми, мы, стремясь к культуре и уважая труд, в первую очередь неминуемо должны уважать время…

– Да, ба…

– Молчать!

Доктор начал читать «бабе» лекцию. «Баба» смолкла в покорности. Доктор рассуждал не менее получаса, пока не «устал». «Баба» тогда сказала покорно:

– Барин, касатик, я твоей барыне, как велели, сметанки принесла…

– Ну, так бы и сказала сразу, бестолочь такая!.. – Доктор хлопнул раздраженно дверью и пошел дочитывать намеченное на сегодня».

А вот знаковый отрывок о «кривом рте» его сына Андрея Криворотова:

«Матери впоследствии давали детишкам подзатыльники, вскрикивая:

– Ах, наказание Божие!..

Мир становился всё шире, шире и объемней. Мир становился – русским. В одну из первых очередей дети познали – русских духов. Как в самом раннем детстве с картинок сходила реальность, как теперь с реальности сходили и образовывались за реальностью – духи и главный из них, строгий и главный из них, строгий, злой, непонятный, и троичный – Бог. Когда Андрей Криворотов пошел в земскую школу, шестилетним в первый класс, из-за троичности Божьей его изгнали из школы. Батюшка рассказывал:

– Бог-отец, Бог-сын, Бог-дух святой – един, но троичен в лицах.

Как раз в это время ветеринарной больнице появился, заспиртованный в банке, уродец, теленок с двумя головами, – и Андрей Криворотов спросил батюшку с парты:

– Значит, Бог у нас урод?»

Уже в самолете, летящим на Палангу, Александр внимательно вчитался в последние страницы последнего романа Пильняка, отжимая в сухой остаток судьбы героев в 1914–1917 годах:

«В июле Четырнадцатого года вокруг Камынска горели леса, солнце вставало и опускалось в зловещем дыме лесных пожаров, – и пожары не потухали ни осенью, ни зимой, целые годы, – горела империя… Без лошадей и мужчин бессильны были вспахивать земли, хоть на иных лоскутьях наделов женщины, вместо лошадей, впряглись в плуги и сохи. Стало не хватать ни хлеба, ни картошки. Исчезли серебряные деньги. Исчез чай. Исчез ситец. Исчезли сапоги. Не хватало сахара. Не хватало соли. Исчез керосин…

Иван Иванович Криворотов войной и империей был очень недоволен – даже по лично его касавшейся причине. Считая себя «критически мыслящей личностью» и дожидаясь «разумного большинства», – тем не менее, Иван Иванович, получая жалованья сто пятьдесят семь рублей пятьдесят семь копеек, – рассчитывал в 1920-м году, скопив достаточные деньги, купить себе именьице, разводить йоркширских свиней и жить на старости лет, ни от кого не завися. Это было жизненной мечтою Ивана Ивановича. И с мечтой получалось явно не ладно, несмотря на сверхсильную в пользу войны – по набору солдат – работу Ивана Ивановича. Сразу после войны в казначействе исчезло золото. Иван Иванович по знакомству ходил к заведующему казначейством. Иван Иванович понимал разницу между звонкой монетой и бумагой, – просил заведующего казначейством вернуть его золото, – собирался закопать золото в саду в кубышке… Но золото было затребовано в город Казань на покупку вооружения. Иван Иванович пробовал получить свои капиталы хотя бы серебром, но исчезло и серебро, замененное почтовыми марками на толстой бумаге с изображением императоров разной стоимости. Ивану Ивановичу становилось ясным, – все жизненные сбережения, трудовые сбережения – гибнут, гибнет жизненная мечта. В голову лезли догадки, что – еще в молодости сделана была роковая ошибка – в том именно, что он, Иван Иванович поверил императорскому режиму.

Сын Андрей, который совершенно «отбился от «рук», ничего не признавал в империи и кричал «долой войну!» – сын оказался правым, к недоумению родителя. Родитель ждал было победы над немцами, а с победой дело у царя не выходило. В немногие досуги от военных наборов Иван Иванович садился с карандашом за подсчеты, – оказывалось, если бы он не копил, он мог бы каждый год ездить на отпуск в Крым, на Кавказ, в столицы, даже в Швейцарию. Сын его мог бы учиться музыке и изучать, как следует, иностранные языки, о чём мечтал отец, чего не позволил отец сыну именно из экономии на будущее, и, что, может быть, спасло бы сына от тех «ужасных идей», которые «отравляли» его…

В сложнейшем положении оказался – и, тем не менее, являл примеры оптимизма – Карл Готфридович Шмуцокс, сменивший фамилию на Быков. Сын Леопольд вместе с матерью обучался в Германии и был мобилизован в германскую армию… Первым в Камынске – шифрованной телеграммой – узнал о февральской революции, и он исчез жандармский полковник Цветков. Впрочем, все же Цветков предупредил одного человека в Камынске: Быкова-Шмуцокса. Быков так же, как и Цветков, пытался бежать из Камынска до того, как в Камынск пришла весть о революции, – он задержан был под Уваровском, где незамеченным собирался сесть в вагон. Чемодан Быкова-Шмуцокса был вскрыт: из бумаг Цветкова, из бумаг Быкова явствовало, что не только Быков-Шмуцокс был агентом тайной российской полиции, – но оба они, Щмуцокс и Цветков, были агентами германской разведки».

А перед тем, как получить предложение Уполномоченного Временного правительства принять на себя пост уездного революционного комиссара и всю полноту – над Камынском и уездом – уездной временной власти, к Ивану Ивановичу на одну ночь зайдёт дезертировавший с фронта сын Андрей Криворотов, находящийся на нелегальном положении – по дороге в революционный Питер. Полиция совершит обыск в доме доктора Криворотова в поисках дезертира Андрея, не найдя последнего, но вскользь будет сказано, что Андрея «нет на месте», нет нигде ни в университете, ни на фронте, а вакансия революционера оставлена для него, и эта «вакансия опасна, если не пуста», выражаясь образно словами Пастернака.

Можно предположить, что отца Готфрида Шмутцокса-Быкова арестуют и расстреляют как немецкого шпиона, а призванный в армию Германии его сын Леопольд Шмутцокс, вернувшись домой с фронта после революции в Германии, займёт супружеское ложе отца и продлит греховную страсть с любовницей-матерью. Тем самым фрейдизм и Эдипов сюжет получит новое развитие уже не на российской, а на международной российско-немецкой почве. С исторической точки зрения Эдипов сюжет немецкой семьи можно трактовать так, что война кайзеровской Германии и царской России ускорила буржуазные революции на этих землях в 1917-м и 1918-м годах, соответственно, и повлияла на финальное развитие греховной связи матери и сына с канонической гибелью отца в семейной трагедии (от революционного Рока).

7. Паланга, осень-91: сон в руку

Все на конференции в Паланге было, как всегда, кроме одного: Альгирдас и его коллеги из организационного и программного комитета предоставили Александру право открывать конференцию в качестве первого пленарного докладчика в первый день ее работы. Обычно он после