— Ты в радостях забыл о стволе, — перебила его Марта. — Отлегло от задницы, Боренька, ты и обрадовался, голову потерял. Так?

Борис Аркадьевич понуро кивнул.

— А мы с Вовой не забыли. Мы с Вовой подумали, что скажет господин Гольдман, когда его ствол на мокрухе всплывет.

— Я… я… думал, потом…

— А потом ствол с хвостом! — прорычала Марта. — С мокрым! Ты думал, из твоей пушки пули не вылетают?! Думал, растворится волына в киселе?! Нет, мой дорогой. Подберет пистоль шаловливая ручонка и повесит на тебя пару жмуриков.

— Боже, — простонал Гольдман и закрыл лицо руками. Сам себе он напоминал узника, которому обещали помилование, но потом сколотили под окнами виселицу. — Что же делать, Марта?!

— Сидеть и думать, — жестко приказала Марта. — Но быстро, пока Вова от потери крови не умер.

Борис Аркадьевич обернулся, глянул на Гудвина, сморщился от его жалкого вида и проскулил:

— Вова, она нас действительно убить хочет?

Гудвин изобразил гримасу — сам видишь, — и откинул голову на спинку кресла, на светло-бежевой кожаной обивке которого уже расплывалось подтеками огромное красно-бордовое пятно.

— Обрати внимание, Боря, — едко попросила Марта, — рана у Вовы в левой половине груди. Еще бы чуть-чуть… — Домино звонко щелкнула пальцами, — и венок герою…

— Спасибо, Володя, — выдавил Гольдман.

— Спасибо, не красиво, — пробормотала Домино. Разговор затягивался, а Борис Аркадьевич все не подходил к главному — к мольбам о помощи.

Прикурив тонкую длинную сигарету, Домино увеличила темп: — Как быстро, Боря, ты сможешь уехать за границу? Сейчас сможешь?

Борис Аркадьевич кивнул автоматически, потом вспомнил что-то и чуть не завыл в голос — возвращение в Женеву было невозможно. Позор, презрение и возможное лишение наследства ждали Бориса Аркадьевича в Швейцарии.

«Проняло», — догадалась Домино.

— Что делать, Марта? — прошептал Гольдман. — Ты знаешь?

— Да. Я знаю, — отчеканила женщина.

— Что?

— Подлость. — То, что Домино приготовила Гольдману, называлось именно этим словом, и, ломая бизнесмена, Домино не собиралась золотить пилюлю. Борис должен четко понимать, на что решается.

— Какую, Марта?

— Невероятную, жестокую подлость, — спокойно произнесла Марта. — Девчонку придется убрать…

— Как?! Убить?!

Домино усмехнулась:

— Можешь и убить. Но это без меня…

Закончить Марта не успела. Правая рука Гудвина со стуком упала на ковер. В глубоком обмороке Вова безжизненно растекся по бежевой коже кресла.

«Черт, не выдержал!» — ругнулась Марта и четко приказала Борису:

— Спускайся во двор. Там должна стоять машина. За рулем какой-то парень, отзывается на Чалый. Он привез Гудвина. Скажи, чтобы поднимался, перенесете Вову в машину.

На подгибающихся ногах, как мог быстро, Гольдман выкатился из квартиры, но вдруг вернулся и, выпучив глаза, спросил:

— А куда… Вову?

— В больницу, идиот! — гаркнула Марта и вытолкнула любовника за дверь.

На счастье Бориса Аркадьевича, Чалый оказался здоровым бугаем, он без усилий взвалил Вову на плечо и только на пороге поинтересовался:

— В какую больницу?

— В шестую, она ближе.

Закрыв за Чалым дверь, Марта вернулась в комнату и прошептала:

— Молись, Боря, чтобы Гудвин живым доехал. Иначе… тебя ничто не спасет. Стреляли в Вову из твоего пистолета.

Пока хозяйки не было, Борис Аркадьевич пытался налить коньяк в ее фужер, но руки тряслись, жидкость растекалась по толстым пальцам, не попадала в фужер, и, плюнув на приличия, Гольдман присосался к горлышку бутылки.

— Дай сюда, — брезгливо прошипела Марта и отняла коньяк. — Ты мне трезвый нужен.

— Для чего? — трусливо проблеял Борис Аркадьевич.

— Слушать. — Марта толкнула Гольдмана на диван. — Сейчас я представлю тебе расклад, а ты выберешь — устраивает он тебя или нет.

Борис Аркадьевич покорно принял позу школяра-отличника и преданно уставился на Марту.

— Девчонку придется посадить, — начала Домино.

— За что?

— За покушение на убийство.

— Но она скажет… что мы ее… что…

Марта не перебивала Гольдмана. Она ждала, пока он сам произнесет слово «изнасилование». Добивать противника следует безжалостно. Один раз она уже дала слабину, упустила жертву и повторять прежних ошибок не собиралась. Гольдман должен сам, шаг за шагом, слово за словом, повесить на себя все обвинения.

Но закончить фразу у Бориса Аркадьевича не хватило духу.

— Ей есть что нам предъявить, — выкрутился хитрый делец.

— Это вряд ли, Боря. Доказательств у нее никаких.

— Но… мы же… это…

— Да. Вы «это», — кивнула Марта. — Вы, два пьяных, обкуренных скота, завезли девчонку в лес и изнасиловали. Ты это хотел сказать, Борис Аркадьевич?

Гольдман не ответил, и «добрый ангел» принялся творить чудеса:

— Гудвин в больнице будет молчать. А ты, Боря, пойдешь в милицию и оставишь заявление о пропаже оружия. Кстати, Боря, о том, что оно пропало, ты узнал только что, здесь, в моем доме. Скажешь вот как: твоя невеста, — Домино ернически, с горькой улыбкой, поклонилась, — увы, Боря, но назвать меня придется именно так. Это прозвучит достойнее, чем «любовница». Итак, вернемся к нашим баранам. В пятницу днем твоя невеста подвозила тебя на своей машине. Например, в ресторан, обедать. И ты случайно оставил на заднем сиденье борсетку с документами, деньгами и оружием. — Домино смочила горло глотком коньяка. — Идем дальше. Вечер пятницы мы провели в разных местах. Ты с Вовой на его машине по городу катался, потом вы в гости поехали. Эти гости в частном секторе. Гудовин узнавал у друга, которому машину одалживал, — кабриолет стоял на улице у ворот дома, кто выходил из машины и заходил внутрь, никто не видел. Но машину соседи запомнят точно, она у Вовы заметная. А ты запомни адрес. — Домино глубоко вздохнула и протянула Гольдману записку, написанную со слов Гудвина. — Весь вечер ты провел там. Запомнил? — спросила Марта. И когда Гольдман кивнул, отобрала записку и сожгла ее в пепельнице. — На дачу за город ездили я и Лялька. Место там глухое, забор высокий, надеюсь, соседи в щелку не подсматривали и вас с Вовой не видели. Возвращаясь домой, мы посадили в машину голосующую на дороге девчонку. После того как девчонка вышла из машины, с заднего сиденья пропала борсетка с оружием. Я ясно излагаю?

— Да, — прошептал Борис Аркадьевич.

— Гудовин взял у меня деньги, вон, кстати, конверт лежит. — Домино ткнула пальцем в измазанный кровью конверт, и Бориса Аркадьевича нервно передернуло. — Там пять тысяч долларов. Мы часть уберем, скажем, что предлагали триста, — для выкупа оружия это больше чем достаточно. И Вова пошел к воровке договариваться. Но девчонка повела себя странно: заломила нереальную цену и начала угрожать. Оскорбила гражданина Гудовина нехорошими словами, гражданин Гудовин осерчал, оскорблений не вынес и попытался «наездом» отобрать у воровки пистолет. Но та оказалась ловчей и не задумываясь выстрелила Вове в грудь.