– У вас случилось что?.. – участливо спросила девушка. – Умер кто?

Лиля отрицательно покачала головой и еще попила.

– Так погода будет, и полетите тогда! Ну, неделя, дней десять, а бывает, что и меньше! Я думала, беда какая! А раз нет беды, значит, как придет борт, так и полетите!

– Вы ничего не понимаете!

Девушка вздохнула и приняла у нее щербатую кружку с цветком. На цветке были чайные потеки, и казалось, что он тоже плачет коричневыми слезами.

– Может, и не понимаю, – философски сказала девушка и поднялась. – Только лететь-то все равно не на чем!

Лиля еще посидела. Ей было стыдно за себя, за то, что рыдала и кричала, и казалось, что ничего этого нет: ни города Анадыря, ни квартиры на пятом этаже, пропитанной рыбной вонью и запахом свежей крови, ни мертвого тела, ни другой планеты за окнами.

Москвы на этой планете тоже нет. До нее не добраться. Звездолеты не летают.

Лиля пошмыгала носом, достала из кармана пакетик с салфетками, утерлась и хмуро сказала в сторону окошка:

– Извините меня, – и ушла.

Девушка догнала ее уже на углу:

– Вот! Вы забыли!

Сунула ей сверток с торбасами и убежала. Лиля посмотрела ей вслед и побрела по улице Рультытегина в сторону улицы Отке.

На этой планете улицы носили неземные названия.

Когда именно телефон перестал работать, она так и не поняла, но он не работал ни ночью, ни утром. Устройство с тающим белым яблочком на крышке, последняя надежда, единственная ниточка и что там еще, теперь годилось только для украшения интерьера. Лиля нажимала кнопку, умоляя его: «Соединись, соединись!» – но устройство решительно не знало, что именно нужно делать, и ничего не делало.

Лиля нажимала кнопку полночи, потом все же уснула и проснулась в слезах, прижимая телефон к груди обеими руками. Он был горячий и влажный. В комнате было темно, а никчемный телефон показывал московское время, и Лиля долго не могла сообразить, что именно он показывает, а потом решила, что наступила полярная ночь.

Ночь не наступила. Пришла пурга.

За окном не видно ни сопок, ни улицы, только возникают и пропадают внизу, в метели, размытые желтые круги автомобильных фар.

Лиля стояла и смотрела на круги, и ей казалось, как будто из-под земли прорывается чужеродный и дальний свет.

– Пурга! – весело объявила Таня, когда Лиля пришла к ней со вчерашним подносом. – Ой, а что же оленинка? Не ели? Свежая совсем! Мясо отличное, самое полезное! А ужинали чем же?

Лиля не ужинала и не завтракала. На завтрак и на ужин вместо оленины были страдания и горестные мысли.

– Ну, нет, – продолжала Таня, – так не годится, у нас тут без еды никак, замерзнете где-нибудь! Давайте-ка я вам подам…

– Ничего не нужно, спасибо большое.

Таня поправила на носу очки, вздохнула и сложила руки на груди.

– Север кислых не любит, – вдруг изрекла она. – Хоть у нас и город, цивилизация, все удобства, а все равно Север, с ним шутки плохи! Проходите и садитесь. На кухню проходите!

Она сказала это так, что Лиля почему-то послушалась и «прошла».

На кухне было тепло, хорошо пахло, плита заставлена кастрюлями, такими огромными, как будто здесь столовался гарнизон солдат.

– Постояльцев много. – Таня кивнула на кастрюли. – Гостиницы-то обе заняты, да у нас и дешевле! Кофейку могу вам сварить, яишенку пожарить. Только яйца, сами понимаете… Кур рыбной мукой кормят, а больше чем?.. Больше нечем. Так что яйца малость рыбой отдают.

Лилю вдруг замутило. То ли от голода и несчастий, то ли от мыслей об яичнице с рыбным духом.

– Давайте-ка лучше котлеток с гречневой кашей, а? Котлетки из медвежатины, самые вкусные! Леву третьего дня Сергей Нифонтович, который из Чукотснаба, медвежатиной угостил. Они куда-то далеко в тундру ходили, добыли медведя.

Лиля приткнулась за стол, ссутулила плечи и сунула руки в колени.

Котлеты из медвежатины на завтрак? Что может быть лучше!

И нельзя улететь. И нельзя позвонить. И нельзя пожаловаться.

– Говорят, вы вчера дядю Колю мертвого нашли?

Лиля кивнула.

– Такое несчастье, Господи, помилуй! А мы с Левой вечером хотели вам стукнуть, поужинали бы, выпили, а я подошла, послушала, тихо у вас! Думаю, может, спит. И не стали стучать. Как вы пережили-то, я прям не знаю. Пейте кофеек, пока горячий! Это нам дочка присылает с материка. Сразу ящик или два, с оказией. Если в магазине брать, дорого выходит, да и пока до нас дойдет, все сроки годности выйдут. А мы с Левой уж больно кофе любим! Ему нельзя, давление у него, так я водой разбавляю, а он делает вид, что не замечает. А в восемьдесят втором он однажды винограду добыл! Я в каком-то кино увидела, как кофе пьют с виноградом и с сыром, а кино французское, и так мне захотелось!..

Таня говорила, не останавливаясь ни на секунду, и все время что-то делала, и перед Лилей на чистой скатерке постепенно появились большая чашка кофе, стакан апельсинового сока, стеклянная тарелочка с горкой блинов, миска красной икры – здоровая такая миска!

– А что вы в куртке-то? Мерзнете? Это с непривычки! Ничего, сейчас согреетесь! Да вы бы и у себя обогреватель включали! Это советская система еще, тепло только пятнадцатого дадут, представляете? А у нас тут не Краснодарский край все же. Мало ли что положено! Пурге вон все равно, пятнадцатое уже или только десятое!.. Ну вот, и так мне захотелось пить кофе шикарно, с виноградом! А где у нас тут взять виноград? Смешно даже! А Левка добыл. То ли летчиков упросил, то ли еще кого. Приходит, как сейчас помню, третьего декабря, а уж холодно было, и дуло сильно. А под курткой у него пакет коричневый, здоровенный, а в нем виноград, самый настоящий, южный, весь черный, слегка только помятый и такой белой пылью как будто подернутый!

Таня засмеялась счастливым смехом.

– Вот у нас был праздник, никогда не забуду. Вы котлеты кушайте, пока горяченькие. Холодные они тоже ничего, но с пылу с жару в самый раз.

Лиля взялась за вилку, вздохнула и откусила.

– А вы давно здесь живете? – спросила она с набитым ртом.

Таня махнула рукой. Она не садилась, стояла возле плиты, готовая немедленно кинуться и чем-то услужить.

– Я-то с восьмидесятого, по комсомольской путевке поехала. Двадцати лет от роду! Кулинарный техникум закончила, и меня сюда ресторанный трест направил. Не попасть было, вызов нужен, просто так не пускали! А мне романтики хотелось, я отличницей была. Помню, на комсомольском собрании решали, кого посылать, вот меня и выбрали как самую лучшую студентку. А Лева…

Выходит, ей за пятьдесят, подумала Лиля, принимаясь за следующую котлету из медвежатины. А на вид – ну, тридцать. Странное дело.