На мониторе крутилась запись с камеры видеонаблюдения. Запись была с шумами, ракурс просто дерьмо, но сидящим перед ноутбуком людям этого было вполне достаточно.

— Охренеть! — искренне восхитился мужчина с погонами полковника.

— Заценил, да? — усмехнулся сидящий рядом с ним товарищ в байкерской куртке.

— Ну-ка мотани еще раз на это место?

Человечки на записи смешно забегали задом наперед, чтобы снова повторить свои действия.

— Да-да, здесь. И помедленнее… еще медленнее… пауза! Ты же видишь то, что вижу я? — полковник посмотрел на Лютого, и тот расплылся в довольной улыбке.

— Огонь, да? — силовик откинулся на спинку стула. — Он без дара пробил магический щит. Пацан просто создан для нашего цеха! Я такого никогда не видел.

— Ну прямо скажем, я такое видел… — задумчиво протянул полковник. — А он точно ни чей-нибудь бастард? Такая силища на пустом месте вряд ли возникнет.

— Точно, — отмахнулся Лютый. — Я даже ДНК-тесты на всякий случай по-тихому запросил. Никто из уважаемых людей там не топтался.

— А что родители?

— Погибли при исполнении, — отозвался Лютый.

— Что, оба сразу? — с сомнением спросил полковник.

— Нет, по очереди. Отец — груз 200, мать — поножовщина в переулке столицы.

— Интересно…

Мужчины помолчали, еще раз прокручивая бой пацана с четырьмя довольно опытными бойцами.

— Как котят раскидал, — восхищенно выдохнул полковник.

Затем посмотрел на Лютого и добавил:

— Работай аккуратно. Такой кадр должен сам радостно скакать к нам в руки, подпрыгивая на бегу.

— Обижаешь, Кирюх. У нас же лучшие спецы по этому делу. А все лучшее — детям!

Детям, которые двигаются, как первоклассные убийцы. Детям ли?

Императорский Московский Университет

Вечер был испорчен. И не только потому, что какому-то дебилу стрельнуло в голову попытаться меня продавить, а еще потому, что после этой потасовки пришлось долго и нудно объясняться со всеми представителями закона и порядка.

Отвратительно занудный процесс.

Когда я добрался до своей комнаты, самое время было вставать на занятия.

— Где это тебя носило? — позевывая, спросил Иван.

Парень как раз плелся в санузел, перекинув махровое полотенце через плечо.

— Неужто с Василисой миловался? — поиграл бровями боярич.

— Лучше б миловался, — раздраженно ответил я и, проходя в свою комнату, добавил. — Кому-то из вашего сословия мое соседство мешает сладко спать на перине.

— Кому-то? — округлил глаза Иван, растерянно стоя посреди коридора.

— Кое-кому. Угадай с одного раза.

— Господи, я думал, такие идиоты только в анекдотах бывают, — пробормотал боярич, а затем встрепенулся: — А ты сам-то как?

— А, — отмахнулся я, — ничего нового они мне не показали. Зато служба безопасности все мозги выела чайной ложечкой.

Новиков нахмурился, мгновенно приобретя хищный, опасный вид.

— Что, болит сердце за Россию-матушку? — хмыкнул я, перетряхивая рюкзак в поисках чистой футболки. — Не переживай, в нашей стране добро с кулаками. Тут главное от идиотов отбиться.

— Угу, — отозвался боярич и больше не стал приставать с вопросами.

Зато вот наши новые товарищи себе в этом удовольствии не стали отказывать!

— Это правда, что на тебя напали ВЧЕТВЕРОМ⁈ — ахнула Нарышкина, прижав ладошки к груди в театральном жесте.

— Вчетвером? Я слышал, их было десять! — подал голос Лобачевский, смотря на меня с нескрываемым восторгом.

— Сто десять, — усмехнулся я, занимая свое место за столом.

— Александр, удовлетвори наше любопытство, — подала голос княжна Демидова.

Девушка смотрела на меня таким повелительно-заинтересованным взглядом, что я на месте Ермакова бы начал задавать невесте неудобные вопросы.

— Да, собственно, нечего особенно рассказывать, — пожал плечами я. — Кому-то не дает покоя, что я поселился в вашем корпусе. Вся история.

— Господин Мирный скромничает, — покачал головой Нахимов. — Но уже все университетское общество обсуждает, как первокурсник без дара отпинал четверых магов.

— Господин Мирный — хорошо воспитанный молодой человек, — подал голос Ермаков. — И не хвастается своими победами. Кислое лицо нашего старого друга Долгорукова является лучшей иллюстрацией произошедшего конфликта.

— Два раза за три дня! — пробасил Юсупов и показал мне большой палец. — Уважаю!

Наш стол дружно хохотнул, привлекая к себе внимание и раздражая пафосную общественность. Впрочем, кажется, я и так за последнее время успел нажить себе врагов больше, чем друзей. Какая-то паршивая статистика для старта взрослой жизни.

— Я бы на вашем месте не налегал на еду, — вдруг произнес Лобачевский. — У вас же сегодня инициация.

— И что? — спросил Новиков, в этот раз скопировавший мой рацион и уже занесший нож с вилкой над дымящейся яичницей.

Старшекурсники переглянулись, и Лобачевский, неловко кашлянув, пояснил:

— Ну вот вспомните самое тяжелое ваше похмелье, умножьте на десять и прибавьте тысячу. Результат будет отдаленно напоминать ощущения после инициации.

Мы с Новиковым, не сговариваясь, синхронно отодвинули подносы с едой. Боярич еще и вздохнул так жалостливо-печально, провожая взглядом зажаренный до хруста бекон.

— Удачи, — попрощались с нами ребята, когда мы поднялись на ноги и отправились получать свою первую магию.

Магические дары, как несложно догадаться, здесь открывались не на тренировочном полигоне и не в лекционной аудитории. Инициация проходила в медицинском отсеке, занимающим целое отдельно стоящее здание.

Туда уже стекались первокурсники разной степени сосредоточенности и собранности. Кого-то наверняка попугали старшие товарищи из чисто студенческой традиции поглумиться над ближним. Кто-то был равнодушен к происходящему, скрываясь за щитом собственного пафоса, как, например, Распутин. А кому-то предстоящее казалось интересным приключением. Вот мне, например.

Я вообще шел на инициацию, погруженный в свои мысли — пытался вспомнить самое страшное похмелье в обеих своих жизнях. По всему выходило, что похмелье становилось страшнее с годами, и вот самое отвратительное догнало меня на собственный пятидесятилетний юбилей. Меня тогда это знаменательное событие застало в командировке, и друзья грузили в купе через начальника поезда, потому как рано утром требовалось быть в другом городе для продолжения банкета на домашнем торжестве. Все, что я помню из следующих суток, это ехидное выражение лица любящей жены, время от времени предлагающей опохмелиться, потому как даже смерть не могла бы явиться оправданием за неявку на банкет имени себя.

И такими яркими были эти воспоминания, что я отвлекся от нынешней реальности. Из того мира в этот вернул меня чувствительный тычок под ребра.

— Эй! — возмутился я.

Иван вместо ответа кивнул на вход в медицинский корпус, где с ноги на ногу мялась Корсакова.

— На ловца и зверь бежит, — ухмыльнулся я и направился к девушке.

— Доброе утро, — поздоровался я с девушкой.

— Доброе, — тихо ответила она, смотря на меня снизу вверх. — Я слышала о вчерашнем… инциденте. И волновалась о… вас.

— «Тебе», — поправил я.

— А? — девушка приподняла брови.

— «Волновалась о тебе». Я же не какой-нибудь там аристократ, чтобы нам приходилось общаться по всем правилам скучного этикета и в присутствии дуэньи.

Василиса совершенно очаровательно вспыхнула.

— Волновалась о тебе, — тихо произнесла девушка, смущенно опуская взгляд.

— Мне приятно твое беспокойство, — не стал лукавить я. — Но, как видишь, со мной все в порядке. Я подготовлен чуть лучше, чем может показаться на первый взгляд.

Василиса снова подняла на меня глаза потрясающего зеленого цвета, но нашу милую беседу прервали самым бесцеремонным образом.

— Эй, голубки! — рявкнул Разумовский, стоящий на крыльце со скрещенными руками. — Я вас долго ждать буду?

— Идем, — громко ответил я за нас обоих и уже тихо сказал Василисе: — Удачи сегодня.

— Спасибо, — вздохнула девушка.

Едва мы подошли к Разумовскому, тот окинул нас с Корсаковой неприязненным взглядом, затем поискал глазами Новикова, флиртующего с какой-то первокурсницей с факультета международных отношений, и, гаркнув: «Новиков!», развернулся и пошел в здание.

А мы втроем поспешили за ним.

Но, увидев, собственно, куда нас привели, я всерьез засомневался, стоило ли вообще сюда поступать.

Каждому первокурснику выделялась комната, похожая на дурку для особо буйных. Только стены были не мягкие, а выполненные из металла и в центре стояло кресло. Кресло такое, что я обошел его, ища подключенные провода — уж больно походило на электрический стул. Правда, электрический стул повышенной комфортности, поскольку был обтянут местами потрескавшимся кожзамом.

— Что, уже не так весело? — спросил Разумовский.

— Ну что вы, очень праздничная атмосфера, — усмехнулся я. — Так как проходит процедура?

— Садишься в кресло и ждешь, пока начнут плавиться мозги, — гадко улыбнулся тренер.

— А потом?

— А потом, если очень повезет, идешь отлеживаться.

— А если нет? —