— Мить, я тоже хочу наверх, — сказала Аля.

Я засмеялась, обрадовавшись поддержке:

— Девочкам надо уступать.

Вагон качнуло, за окном медленно поплыл перрон.

— Ура, поехали! — Я шустро закинула рюкзачок на верхнюю полку и заняла место рядом с окном.

Пашка и Митя переглянулись, но спорить с нами не стали.

Постели решили не разбирать. Куда спешить? Спать никто не собирался, до ночи еще далеко. В дороге мы проведем сутки, еще успеем отлежать бока.

Городской пейзаж за окном быстро надоел. Мы ехали по Москве, медленно выбираясь за пределы МКАДа. После визита проводницы Пашка предложил отметить начало отпуска. Пить алкоголь в купе категорически запрещалось, но кого это останавливало? Главное, не отсвечивать, чтобы не высадили на ближайшей остановке.

Аля собирала на стол, выкладывая из сумки пироги, колбасу, сыр, овощи.

— О-о-о! — Пашка довольно потер руки. — Алька, пироги ты пекла?

— Нет, мама. Угощайтесь. Яна, а ты чего смотришь?

Я вспомнила, что и моя мама вручила мне сумку с продуктами. И, кажется, даже с пирогами. Полезла проверять — так и есть. В итоге стол ломился от угощения.

Пашка, довольно урча, поглощал пирожки, держа в каждой руке по штуке: в правой — мой, в левой — Алин. Митя рылся в сумке.

— Капец! — наконец выдал он. — Стаканчиков нет, забыл положить.

— Попросим у проводницы? — предложила Аля.

— Ага. И будем бухать самогон из стаканов с подстаканниками, чтоб она сразу догадалась, какие мы тут чаи гоняем, — заржал Пашка. — У меня есть способ получше.

— Самогон? — удивилась я. — Домашний?

— Почти, — ответил он. — Мои прислали, из Венгрии. Я его так называю, но на самом деле это палинка с добавлением клубничного сиропа. Или, правильнее, варенья.

Заперев дверь, он показал нам бутылку с ярко-красным содержимым. В ней действительно плавала раздавленная клубника.

— Похоже на ликер… — сказала я.

— Сладенький, тебе понравится.

— Так как мы ее пить будем? — поинтересовалась Аля. — Может, правда, из стаканов?

— Мы не ищем легких путей, — подмигнул ей Пашка и выудил из кучи овощей болгарский перец. — Показываю!

Он ловко выкрутил плодоножку вместе с семенами и вытряхнул остатки семян на салфетку.

— Наливаем сюда. — Он показал на полый перец. — Им же и закусываем.

— Клубнику перцем? — содрогнулся Митя.

— Тебя что-то останавливает, когда ты запиваешь селедку водой с сиропом?

— Не напоминай. — Алю передернуло. — На это страшно смотреть. Лучше уж перец с клубникой.

— Тогда кого ждем? Делаем тару, быстренько!

Первый пустой перец Пашка вручил мне, а себе сделал еще один. Митя и Аля справились с заданием самостоятельно. Пашка разлил по перцам «самогон», мы чокнулись и выпили за то, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». И надкусили перец.

— Оригинально, — согласилась Аля, прожевав. — Но на первой же нормальной остановке надо купить пластиковые стаканчики.

— Зачем? — удивился Пашка. — Мы эту бутылку раньше прикончим.

— Чтобы воду пить, — вздохнула она.

И точно, у нас с собой еще сок и пятилитровая бутыль с простой водой.

Меня развезло быстро. Я заметила, что Пашка наливает мне меньше, чем остальным, но не возражала. Он же настойчиво совал в руки то пирожок, то бутерброд, то огурец. Я послушно жевала, слушала, как Митя травит анекдоты, смотрела в окно, за которым проплывали березки… и испытывала какие-то странные чувства.

Предвкушение? Пожалуй, да. Оно вытеснило и страх перед неизвестностью, и ощущение, что я поступила неправильно, поддавшись на провокацию Абрамовой.

А еще сердце ныло от необъяснимой тоски.

Тук-тук… Тук-тук…

При закрытом окне в купе почти не слышно стука колес, и вагон покачивает мягко, плавно. Сколько времени я была одна? Общение с коллегами на работе не в счет. Посиделки в компании друзей, неспешный разговор обо всем, смех, полное взаимопонимание. Я сознательно лишила себя этого, порвав с одноклассниками. И позже, в институте, держалась особняком. Только Пашка сумел добиться доверия, расположил к себе, вытащил из раковины, где я пряталась годами.

Ирония судьбы? Он же гей, и никогда не влюбится в девушку. Или проблема во мне? Я сознательно отталкиваю всех парней, не позволяя ни себе, ни им даже намека на сближение.

Точно, напилась. Иначе меня не потянуло бы на философские размышления.

— Ты куда? — спросил Пашка, когда я пихнула его, чтобы встать.

— Догадайся…

Куда можно пойти в поезде? Уж точно не в вагон-ресторан. Правда, в туалет я тоже не хотела. Надо умыться и побороть сентиментальность, прущую наружу в виде слез. Пашка прав, мне нельзя пить.

Над ближайшим туалетом горела табличка «Свободно», и я юркнула туда, прежде чем Пашка успел выйти из купе. Так и знала, что увяжется следом.

Плеснула в лицо водой и пожалела, что не взяла с собой полотенце. Постояла пару минут, заставляя себя глубоко дышать. Вот идиотка! Зачем вспомнила о прошлом? Сейчас я не одна, рядом люди, которым я не безразлична. Названный братец, небось, под дверью торчит, волнуется. А я наматываю на кулак пьяные сопли.

Нажала на слив, и чуть не подпрыгнула от испуга. Вот это звук! Воду всосало с оглушительным шумом. Прыснув, я вышла — и тут же наткнулась на Пашку. Он подал мне полотенце, молча смерил взглядом.

«С соплями не ко мне», — вспомнила я, вытирая лицо.

А хотелось к нему. Хотелось, чтобы обнял и пожалел. Больше никогда не буду пить!

— Пойдем, покажу что-то, — позвал Пашка и открыл дверь в тамбур.

Последний вагон, перейти никуда нельзя. Зато за стеклом видно, как убегают вдаль рельсы. Красиво.

Я обеими руками вцепилась в перекладину, Пашка встал позади меня. Не обнял, нет. Как будто накрыл меня своим телом, загородил, лишая возможности сбежать.

— Янка, ты чего? — шепнул он на ухо.

— Так… вспомнилось, — призналась я. — Я в норме. Прости.

— Расскажешь?

— Ну не сейчас же!

— А что мешает? Сюда никто не придет. Давай уже, колись, чего ты такая колючая.

— Да ничего особенного…

— Тем более.

— А как же… — Я подумала о Мите и Але.

— Ты хочешь и им рассказать? — поинтересовался Пашка. — Тогда давай вернемся в купе.

— Нет. — Я тихонько вздохнула. — Только тебе.

Мне не стыдно признаваться в том, что произошло много лет назад. Пашка не испугался откровенного разговора, Митя тоже доверил мне свой самый важный секрет. Но исповедоваться перед Алей не хотелось. Так и слышу ее голос: «Ерунда какая, все давно забыли. Не все же такие отморозки, как твои одноклассники. Что за глупые страдания?»