– А смысл? Весь дом в твоем распоряжении. Можно подключить к отоплению второй этаж, это просто.

– Это будет мое место. Никто не должен туда соваться, даже если ваша семья соберется на встречу Нового года. Чик-чик. Я в домике.

Бирс посмотрел в зеркало длинным грустным взглядом и кивнул.

– Хорошо. Я скажу Кирзачу.

Значит, истопника зовут Кирзач. Стоит кое-что выяснить.

– На кого записана дача?

– На Лизавету, – хмыкнул Бирс.

– Кирзач ваш родственник?

– Нет. За домом приглядывает.

– Ему не понравится, что я поселюсь в пристройке.

– Это не твоя забота.

– Вы ему чем-то обязаны, да?

– А это не твое дело, – насмешливо ответил Бирс. – Допрос закончен?

– Извините...

Через полчаса молчания мы въехали в поселок. У самого дома в соснах Бирс снизил скорость, и я смотрела, как рядом с машиной бежит девочка в белом платьице. У моего окна мелькал ее острый локоток.

Бирс вытащил мои сумки. Истопник тут же подхватил их и понес в дом. Я пошла по детским следам к соснам.

– Что там? – крикнул Бирс и подошел ко мне.

– Видите? – показываю на маленькие следы в снегу.

– Ребенок бегал. Недавно, – вздохнул Бирс. – Спрошу у Кирзача, может, кто из его знакомых был.

– Не надо, – киваю на снег.

Следы кончались посередине дороги. Дальше впереди и по бокам – ни следочка.

Бирс заметил мой интерес, посмотрел вверх, на ближайшую сосну, и хмыкнул.

* * *

Пили чай вдвоем за круглым столом в гостиной, когда в дом вошел запыхавшийся Байрон. С холода его щеки алели, он скинул рюкзак и поднял меня вместе со стулом, чтобы – глаза в глаза, и близко.

Вечер получился грустный. Я подстерегала взгляды отца и сына, подозревая в их нарочитой мимолетности сговор. Потом не выдержала и пошла звонить Лизавете. Она не собиралась сегодня топиться в ванне или вешаться в коридоре. Обещала не выходить ночью на дорогу, не пить много снотворного, спросила, добрался ли Байрон, все ли с ним в порядке. А потом вспомнила что-то важное.

«Забыла тебе сказать, – шелестел ее тихий голос в трубке, – ты не слушайся девочку, не пытайся понять ее знаки. Принято считать, что у мертвых можно узнать что-то важное или получить ответы на вопросы. Это не так. Мертвые в нашем мире преследуют только одну цель – заполучить тебя. Они бы всех людей забрали в свой мир, да не все их видят и слышат. Они устраивают ловушки, будь осторожна».

– Буду... – пообещала я.

В гостиной, пока меня не было, погасили верхний свет. Бирс сидел с гитарой, перебирая струны.

– Она думает, что мы здесь с тобой собрались, чтобы мама осталась наедине со своей депрессией, – сказал Байрон отцу, когда я вернулась к столу.

– Уверяю тебя, прекрасная Лилит, как только моя жена действительно захочет умереть, она это сделает быстро, качественно и без свидетелей, – заявил Бирс.

– Я вам не верю.

– А Лизавете веришь? – улыбнулся Бирс.

– Лизавете верю.

– А мне веришь? – спросил Байрон.

Не видя его лица, я в подробностях представила, как он серьезен и строг, мой прекрасный жених.

– Найди хорошего врача, помести Лизавету в клинику, тогда поверю.

Отец и сын переглянулись.

– Лилит не знает, что твоя мать лечилась? – спросил Бирс.

– Отец, прошу тебя...

– Извини, Байрон, но меня оскорбляет агрессивная простота твоей невесты!.. Лизавета лечилась в хорошей клинике, – Бирс развернулся ко мне. – Это поучительная история.

Байрон резко встал, с грохотом отодвинул стул и демонстративно быстро вышел из гостиной. Бирс даже взглядом не повел в его сторону.

– Ты невеста моего сына и должна знать – я не считаю Лизу умалишенной, можешь не беспокоиться за ваше потомство. У нее крайние проявления личностного и физиологического эгоизма. Она должна всегда и везде властвовать, повелевать или, в крайнем случае, – пугать, чтобы никогда не быть одной. Лиза хороший психолог, уже через минуту общения собеседник полностью попадает под ее чары. Как тот доктор в клинике. Бедняга, он лишился врачебной практики, когда Лиза от него забеременела. В Бельгии с этим строго.

– У Байрона есть...

– Нет, – Бирс понял с полуслова. – Ребенок не выжил. Лиза с полгода нежилась в страданиях милого доктора, оплакивающего свою работу и ребенка и ни на шаг не отходившего от нее. Потом он очнулся и вспомнил о профессиональных приемах ухода от зависимости. Страшно сказать, но я был уверен, что Байрон не выживет с нею, когда меня арестовали. Если нет подходящей подпитки в реальном социуме, для нее годится сочувствие и внимание врачей в больницах. Я сейчас озвучу одну мысль... Не суди меня за нее – это всего лишь слова. Попробуй уловить смысл. Лиза готова стать вдовой потерявшего к ней интерес мужчины. Не из-за наследства или мести. Только ради обязательных послепохоронных страданий плакальщицы и всеобщего сочувствия.

Я ничего не поняла, но сильно разозлилась.

– Вы хотите сказать, что ваша жена пыталась вас убить? Уничтожить карьеру бельгийца? Спровоцировала выкидыш, чтобы остаться для бельгийца единственной или просто несчастной матерью, потерявшей ребенка? Или вы намекаете, что Лиза хотела причинить увечья своему маленькому сыну? И все это только ради всеобщего внимания и сочувствия?

Бирс ничего не ответил. Сидел и смотрел на меня задумчиво минут пять. Я тоже молчала и не двигалась. Я вспомнила след от ожога у Байрона на боку. Еще он что-то говорил о двух переломах в детстве.

– Лилит, вы не против занятий сексом в беременном состоянии? – вдруг спросил Бирс.

От неожиданности я встала.

– У вас и живота-то никакого не видно, – посмотрел на меня Бирс снизу вверх.

– К чему это вы спрашиваете?

– Если вы не против секса, то я бы сейчас уехал. У меня дела.

В некотором столбняке смотрю, как Бирс откладывает гитару и начинает собираться. Уже стоя в коридоре с курткой в руках, он вопросительно взглянул на меня:

– Я могу ехать? Вы уверены, что согласны на секс и не собираетесь что-то выяснять с моим сыном? Качественный молчаливый секс, а? Или мне лучше его забрать, пока вы не обидели друг друга разговорами? Пусть дрочит дома в ванной.

Прислоняюсь к притолоке и смотрю на Бирса, стараясь сдержать улыбку. Как он понял?

– Можете ехать, спасибо, – я даже изобразила подобие реверанса. – Никаких выяснений и ссор. Один вопрос. Почему опять на «вы»?

– Секс – основополагающая для человечества тема. Важность этой темы предполагает взаимоуважение. А от себя лично могу добавить еще и восхищение. Вы меня восхищаете, Лилит, как же на такую тему – да с тыканьем!