Я на одну минутку закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Сразу увидела девочку. Она бегала с сачком по снегу вокруг беседки и ловила бабочку – яркую, как сгусток солнца. Я открыла глаза, а в окне светло. И никаких страхов, и стул под рукой кажется смешным, и внизу в гостиной пахнет мокрым деревом – новая порция дров у камина, и кофе в зернах у Бирса есть, и кофемолка, и полный холодильник всяких вкусностей.

В полупустой комнате на втором этаже я обнаружила сундук. Настоящий, деревянный, с кованым обхватом металлических полос и огромным висячим замком. Тут же тщательно осмотрела все ящики столов в доме, а ключ от сундука висел на самом видном месте – в коридоре у зеркала. Затаив дыхание, открываю крышку, а там... Небольшая красивая коробочка и книги. Неплохая, кстати, библиотека. В основном – философы и историческая литература. Много книг на немецком и английском. Есть Байрон и Гейне – хорошо, что на русском. Из этого подбора трудно понять, чем же именно занимался Бирс, какие такие тайны рассекретил.

В коробочке – восемь сигар. Толстых, как сосиски. Куба.

Забралась со стихами Гейне и коробкой зефира на диван и слезала с него только пару раз – выпить чаю. Часа через три полнейшего поэтического безделья я поняла, что в этом доме, на этом диване, в это время года мне хорошо.

Байрон звонил три раза, обещал приехать в два, потом – в четыре... Уже стало смеркаться, когда я услышала, как открылась дверь из пристройки в кухню, и ушла наверх. Спустилась через час. В гостиной горит камин. Байрон спросил, как я себя чувствую. Хорошо я себя чувствую. Нашла проигрыватель и большую стопку пластинок. Большинство – джаз.

Он полигамен. Интересно, а я ревнивая? Никогда не задумывалась. Представила Байрона с незнакомой голой девушкой в постели. Под звуки джаза девушка вдруг превратилась в негритянку. Стало смешно. Но больно не было. Неудачная попытка воображаемого отрицательного драйва. Что я буду делать, когда он будет мне изменять? Совершенно ничего в голову не приходит.

* * *

Утром, провожая Байрона, я смотрела на бегающую по двору девочку. Ночью подморозило, она скользила и даже один раз упала, тут же ловко извернулась, встала и побежала опять.

– Все в порядке? – Байрон провел ладонью перед моим лицом.

Я изобразила улыбку:

– Как всегда.

Девочка остановилась, провожая взглядом Байрона. Теперь мы вдвоем смотрим ему вслед. Я еще постояла на крыльце в ожидании. Девочка ничем не привлекла моего внимания. Я спустилась с крыльца в носках и пошла к ней по свежему снегу.

Девочка убежала.

* * *

Сегодня утром слышала внизу шум пылесоса. Передвигали мебель. Потом вдруг звуки ударов со двора. Долгие глухие тяжелые удары. Подошла к окну, а это Кирзач лупит по вывешенному ковру. Наверное, скоро праздник. Встреча Нового года. На эту встречу может приехать семейство Бирсов-Феоклистовых: Байрон угрожал семейным ужином. Нужно срочно собрать в сундук все книжки. С дивана, с кухонного стола и «Историю Древней Греции» с полочки в ванной.

Сколько дней я здесь? Уже привыкла спускаться утром вниз к огню в камине. К мебели без намека на пыль. К чистой и протертой до блеска сантехнике. Ночью, что ли, истопник все это начищает? По крайней мере, он выполняет мои требования. Еду для меня не готовит. Не включает громко телевизор. Не попадается мне на глаза.

Вечером приехал Байрон. Привез мой ноутбук.

– Ты тут на телевизор не подсела?

– Нет. На Гейне подсела: «Ах, позволь, пусть обвивает / шейку милую рука, – /ведь легко заболевают / при отсутствии платка». Как тебе?

Байрон подумал и сказал:

– Тупо как-то.

Я бросилась к нему и обняла крепко-крепко. Где-то в районе подмышек – Байрон от неожиданности руки поднял. Вот оно – правильное слово! Мне тупо, тупо, тупо!.. от этих стихов и вообще. Это здорово – тупить с утра до вечера и ни о чем не сожалеть.

В субботу приехали родители Байрона и привезли мою маму. Мне послышался ее голос, я подумала – показалось, и еще, что нужно позвонить домой отметиться. Спускаюсь вниз, а Примавэра сидит у камина и пьет.

– Лилька... – грустно заметила она, обнаружив дочь перед собой. Поприветствовала бокалом и не проявила никакого желания обниматься и что-то обсуждать.

Я и расслабилась.

Новый год должен был наступить через несколько дней. Родители объяснили этот сбор проводами старого года.

Обедали за большим столом по-семейному громко – с тостами. Бирс потом даже спел песенку под гитару. Лизавета поинтересовалась, будем ли мы с Байроном регистрировать наши отношения «или, как это принято сейчас у молодежи – поживете без обязательств?».

Так спросила, что стало ясно – ее устраивает, если «без обязательств».

– Мы с Текилой подали заявление, а потом... – Байрон посмотрел на меня.

– А потом поругались, – продолжила я. – И не пошли. – Я посмотрела на Бирса: – Насколько для вашей семьи это важно?

– Что именно?.. – рассеянно спросил он.

– Официальная регистрация сделки.

– Лилька! – возмутилась Мамавера. – Какой еще сделки?

– Ну ладно, не сделки – договора, – я крутила чашку с остатками кофейной гущи. – Обещать любить до гроба глупо, если живы оба. Ничто так чувств не истощает, как верность рабская в печали. А в радости наш договор бессмысленный, как злой укор.

Все уставились на меня удивленно, и я вылила кофейную гущу на тарелку под напряженными взглядами присутствующих.

– Это, наверно, тоже Гейне, – предположил Байрон. – Текила нашла наш сундук с книгами.

– Ни в коем случае! – возмутился Бирс. – Это не Гейне!

– Вы так хорошо знаете немецкую поэзию? – удивилась Мамавера и внимательно посмотрела на Бирса.

– Что получилось, можно взглянуть? – Лизавета обошла стол и склонилась над моей тарелкой.

Постояла, вздохнула, погладила меня по голове и вернулась на свой стул.

– Что, так плохо? – спросила я.

– Ничего нового, – успокоила меня Лизавета. – Дальнее путешествие, потери, новые связи. Новые связи превышают потери, а слева, видите, гуща бугорком легла, это означает...

– Это горошина от салата осталась, – я расковыряла вилкой бугорок.

– Все-таки у меня в сундуке нет таких стихов, – не может успокоиться Бирс.

– Лилька, пойдем пошепчемся, – попросила мама.

Мы поднялись в комнату, которую я выбрала. Мамавера осмотрелась, потом изучила рисунки в рамках на стенах – шемякинские персонажи «Щелкунчика», тяжко вздохнула у крысиного короля и решила, что лучше ей прилечь.

Это точно – маму развезло. Я укоризненно покачала головой.

– Отличный коньяк, – кивнула она, укладываясь в трех подушках. – Я встречу Новый год в теплом месте. С пальмами и в купальнике. Ты не против? Послезавтра отбываю.