Внешность бывает обманчива. С первого взгляда Абу Салех производил впечатление обитателя пустыни, которого только что сняли с верблюда и каким-то чудом затащили в высшее учебное заведение чужой холодной страны. Только потом, разговорившись поближе, братья Скворцовы обнаружили, что он свободно владеет четырьмя европейскими языками. Эрудиция его простиралась от современных достижений искусства до новейших открытий в физике. Но и это, собственно говоря, не было главным. Любого человека, которого почтил дружбой Абу Салех, сильнее всего поражала независимость его мышления, необычность трактовки событий, которые кажутся всем самоочевидными… Однако, чтобы насладиться независимостью его мышления, требовалось стать его другом. А в дружбе Абу Салех был разборчив.

Чтобы потолковать с Абу Салехом, братья вместе с ним вышли в коридор и остановились возле доски с расписанием пересдач экзаменов зимней сессии. Мимо них проносились, не задерживаясь, студенты из других групп: спешили разбрестись по своим аудиториям. Им было глубоко наплевать и на пересдачу зимней сессии, и на иногруппников, которые тихо беседуют, уставясь на доску, — должно быть, об этой самой пересдаче.

— Придете на ближайший экшен?

— Трудно сказать… Ты знаешь, у нас умер папа.

— Да, я слышал. Мир его праху. — Романтическое изъявление чувств со стороны Абу Салеха лишалось намека на театральность. — От чего — от сердца?

— Нет. Его застрелили.

— Неужели? А кто?

— Неизвестно пока. Милиция ищет.

— Странно. Кому понадобилось убивать художника? Ну, желаю, чтобы милиция нашла убийцу… А вы все-таки приходите. Не нужно давать трауру слишком большую власть над собой. Мужчины должны скорбеть по отцу ровно столько, сколько положено.

Мимо них по коридору легкой походкой проскользила преподавательница Кира Владимировна, направляясь в свой кабинет за журналом группы, и близнецы уж было собрались в аудиторию, чтобы к ее приходу быть на месте, но Абу Салех придержал Кирилла за локоть. Ростиславу тоже ничего не оставалось, кроме как задержаться.

— Постойте! Похороны — крупные расходы, я понимаю. Кроме того, в семье двое школьников, которые не зарабатывают… Если вам потребуются деньги, я готов дать, сколько нужно.

— Спасибо, Абу Салех, — ответил Кирилл. — Деньги пока есть. В этом году папа хорошо зарабатывал.

— Не в долг! Я не такая собака, чтобы пользоваться человеческим горем. Насовсем даю.

— Правда? Спасибо. Но все равно пока не надо…

— Ну как знаете. Если понадобится, обращайтесь в любое время.

«Все-таки здорово, что есть такие друзья, как Абу Салех», — подумали одновременно близнецы Скворцовы. Они успели занять свои места во втором ряду, откуда так хорошо был виден вороненый «конский хвост» и узкая изящная спина принцессы Сании, ровно за две секунды до того, как Кира Владимировна вошла, поддерживая важную осанку, положила на стол журнал, и группа взметнулась со стульев, приветствуя ее…

А далее прилежные студенты не позволяли отвлекать себя посторонним мыслям.

В кабинет Турецкого вызванный им Илья Михайлович Вайнштейн вошел с поклоном — это у него, очевидно, была такая форма приветствия. Вместе с ним в комнату проник смешанный запах краски, древесины, свежей земли и еще чего-то весеннего и, пожалуй, строительного. Выглядел он своеобразно, чем-то напоминал современного мастерового: резиновые сапоги до колен, сплошь в разводах подсыхающей грязцы, серые потертые вельветовые штаны, черная теплая рубаха и черная стеганая куртка, неуловимо смахивающая на телогрейку. Самым примечательным во внешнем образе Ильи Михайловича были его длинные, до плеч, черно-седые волосы, перетянутые на лбу шнурком (то ли на хипповский, то ли на старорусский манер), и широкая, распадающаяся на множество направленных в разные стороны прядей борода. Турецкий не знал, как выглядел Илья Вайнштейн в пору оформления декораций для знаменитого фестиваля, но сейчас телогрейка и борода очень слабо соотносились с репутацией одного из основателей российского движения граффити.

— А я к вам, Александр Борисович, — не дожидаясь вопросов, густо заговорил Илья, — сей минут из лесу. Домик разукрашивал для одного хозяина. Благодать там сейчас, кругом подснежнички цветут. Я ведь лес ох до чего уважаю! Проживаю я на самой окраине, из окна у меня свой лесок виден. Я туда по грибы все лето хожу. Бывало, приглашу Николку покойного, вот мы вместе тихо-мирно по грибы-то и сходим. Николка тоже грибник знатный был. Любил он это занятие.

Илья внезапно улыбнулся — неожиданно располагающей улыбкой, просиявшей среди бороды, и Турецкого, который пытался представить основания дружбы между столь непохожими людьми, как Скворцов и Вайнштейн, осенило. Да, и в самом деле, хорошо ведь погулять по летнему лесу, залезающему в черту города, а потом принять водочки под соленые рыжики в компании такого гостеприимного хозяина, как Илья! Такой все, что есть в холодильнике, на стол поставит, не пожмотничает, и выслушает за выпивкой все, что на душе накипело. А то, что сам в это время будет бред нести, как тогда, на поминках, — так ведь нет достоинств без недостатков.

— Илья Михайлович, — максимально тактично, с попыткой избежать словесной шелухи, начал допрос Турецкий, — чем вы сейчас зарабатываете себе на жизнь?

— А вот этим и зарабатываю. — Илья повернул кверху ладони с полусмытыми следами масляной краски и россыпью мелких, чернеющих сквозь задубелую кожу заноз. — Кому домик, кому квартирку до ума доведу… Красоту несу людям. Раньше люди думали, если в дому все, как у других, стало быть, порядок. А сейчас понимают, что дом — это когда не как у других, а как хозяину по нраву. Хозяину по нраву — и дом улыбается…

— Вы дизайнер?

— Не люблю я этих нерусских слов, — посуровел Илья. — Ну назовите хоть горшком, только в печь не сажайте.

— Вы работали с Николаем Скворцовым?

— Работал, а как же. Когда Николка звал, то и работал… Только вы, Александр Борисович, больно долго чего-то подбираетесь. Не о том ведь спросить хотите, а? А о том вы спросить хотите, кто Николку убил. Я сказать могу, только никто мне не верит. Беспечны русские люди, не хотят верить, что кругом — безжалостный враг…

Предчувствуя, что бред надвигается, Турецкий попытался перебить его новым вопросом — самым безобидным:

— Со Скворцовым и Белоусовым вы познакомились в юности?

— Да, втроем мы были тогда. Я, Николка и Ролка Белоусов… Вот он-то, если хотите знать, Николку и убил.

— Убил? У вас есть доказательства?

— Какие еще нужны доказательства, если он Николку ко всякой бесовщине склонял? — Слово «бесовщина» Илья Михайлович произнес смачно, маслено, упирая на «о». — Он его уговорил детей отправить с иностранцами учиться, туда, где одни антиглобалисты и наркота голимая. Ну и чего хорошего они там наберутся? В русском человеке с младых ногтей надо развивать русское национальное самосознание. Вы, Александр Борисович, и сами должны понимать.