Однако эти эмоции грозили сейчас же исчезнуть от вида человека, который нес вахту под сенью одного из стеклянных развесистых цветов. Человек этот, одетый в спортивный костюм цвета хаки и с бритой головой, на которой пробивался уже небольшой ежик с треугольным полем седины, сидел в инвалидной коляске, выставив вперед левую ногу. Правая штанина, пустая от самого паха, была сложена и подколота английской булавкой. Несмотря на эти печальные детали, от облика человека исходило чувство силы. Лицо было молодым и энергичным. Кисти рук, переразвитые от необходимости возмещать их усилиями опору на недостающую ногу, — большими и крепкими.

Тем более неуместно смотрелся в этих по-рабочему точных, предназначенных к тяжелой и изощренной работе руках мятый потрескавшийся стаканчик из белой пластмассы, куда бросали деньги сердобольные пассажиры. Человек в коляске не просил, не призывал к состраданию — настолько велик был контраст между его силой и жалким положением, что ему подавали безо всяких просьб. Он кивал, отработанно произносил: «Спасибо» — но что-то непохоже, чтобы сыпавшиеся в его стаканчик железные рубли и пятирублевки, изредка бумажные десятки, делали его счастливее…

Иван Козлов, одетый ради конспирации в кожаную куртку и джинсы, сразу сообразил, что это тот самый «одноногий Сильвер», имеющий зуб на нищенское начальство, о котором толковали работавшие с Бирюковым офицеры УВД. Иван наклонился к инвалиду и достал кошелек, но, вместо того чтобы бросить монету, тихо спросил:

— Дубинин — это вы?

— Отвали, — таким же тоном, как стандартное «Спасибо», вымолвил человек в коляске.

— Нет, я хочу знать: это вы помогали Борису Валентиновичу Бирюкову?

— Бирюкову? — Колясочный сиделец ожил: спина выпрямилась, грудь расправилась. — Не думал, что он меня еще помнит. Забыл, думаю, ветошь человеческую… Так чего ж это я его не вижу?

— Бирюкова убили, — торопливо прошептал Иван, наклоняясь еще ниже. При его росте общаться в такой позе — удовольствие ниже среднего. — Я тоже из милиции. Мы знаем о деле нищих и хотим довести его до конца.

Великан в коляске (Козлов невольно подумал о том, что если он встанет, то они с Иваном окажутся одинакового роста, только Дубинин — шире в плечах) испытующе поглядел на представителя органов власти, затем бросил быстрый взгляд на электронное табло, где высвечивалось время. Тогда Козлов не понял зачем…

— Корочки покажи, — потребовал Дубинин.

— Что? А, это… — Из внутреннего кармана кожаной куртки появилось удостоверение, и Козлов раскрыл его перед Дубининым так, чтобы посторонние ничего не видели, а он мог как следует все прочесть и сверить фотографию с лицом Козлова. Иван не казался себе слишком похожим на эту служебную фотографию (он был лучшего мнения о себе), но для Дубинина этого оказалось достаточно. Глаза его посветлели.

— Алексей, — представился Дубинин, сунув Козлову большую ладонь, и он чуть не поморщился от крепости рукопожатия. — А тебя Иваном зовут? Жаль, хороший был мужик Бирюков. Кто ж это его? Хотя ясно, работа такая… Сейчас, Иван, не до этого. Я главное выяснил, понял? Бусуйок скрывается на Кастанаевской улице, дом семь, квартира одиннадцать. Запомнил? Повтори!

— Кастанаевская, семь, одиннадцать, — повторил Иван.

— У Анжелины адрес все тот же: улица генерала Карбышева, дом двадцать восемь, квартира шестнадцать. Там и я обретаюсь. К нам недавно прибыло пополнение, все краденые. Понял? Мы, я и еще двое из наших, напишем заявление, дадим все показания, какие потребуются. Но это ерунда, главное, чтобы всю сеть раскрыли. Чтоб верхушку взяли, понял? Если нужно, я на этой точке каждый день торчу с утра до ночи. Спасибо тебе, добрый человек, спасибо, помолюсь за тебя! — громко и без перерыва завел Дубинин так, что Козлов отпрянул. Было что-то неприглядное в этом мгновенном превращении: только что Иван слышал голос человека, полного собственного достоинства, сообщающего важные сведения, — и вдруг его сменил голос профессионального нищего с затверженными интонациями. Обернувшись, Иван Козлов обнаружил, что сзади на него напирает могучей грудью, похожей на подушку, затянутую в бесформенный мешок кожаной куртки, женщина лет тридцати, с крупным овальным лицом и ярко-красными губами, с распущенными по широченным плечам волнами черных, с медным отливом, волос.

— Посторонись, красавчик, — обратилась она к Ивану тоненьким голоском, приводящим в смущение: судя по внешности, такая дамочка должна была басить, как Шаляпин. — Солдату-инвалиду в туалет надо.

Уходя, слившись с толпой пассажиров станции «Новослободская», Иван Козлов напоследок еще раз поймал глазом Алексея Дубинина. Женщина в кожаной куртке помогала ему выбраться из коляски и ухватиться за костыль… Откуда взялся костыль, неужели был приторочен сзади к коляске? Или его принесла с собой женщина? Иван не заметил… Костыль имел зеленый цвет, в тон костюму хаки, и издали было похоже, что у Дубинина выросла вторая нога, заимствованная от гигантского кузнечика. Что-то насекомье просвечивало и в движениях. Иван поскорее отвернулся — то ли от сочувствия, то ли от неловкости, которой раньше за собой не подозревал.

Иван не успел спросить Дубинина о девушке, которая приходила к Бирюкову, предупреждая о его возможной смерти — или угрожая? Но решил, что сделает это в следующий раз.

— Ну что, бравый солдат Швейк, скетч нарисовала?

Человек, который только что назвал старшего лейтенанта Галину Романову персонажем романа Гашека, о ее звании не подозревал. И вообще не догадывался, что имеет дело с сотрудницей правоохранительных органов. Человеку, носившему распространенное имя «Саша» и известному в среде столичных райтеров как Апрель, дальние знакомые его знакомых рекомендовали родственницу-студентку, которая хочет обучиться модному молодежному увлечению и готова даже заплатить тому, кто ознакомит ее с основами граффити. Строжайшая конспирация на всех этапах, как и отсутствие в этой среде личных имен, объяснялась тем, что, когда ты разрисуешь, или, по-райтерски, «убьешь» немалое количество стен, на перекраску которых выделяются деньги из бюджета, милиция проявит горячее желание познакомиться с тобой… От платы за обучение Апрель отказался, заявив, что для него главное — способности студентки. Есть способности — он будет рад помочь новому таланту; нет — так прямо и скажет, чтобы девушка не тратила зря свое и чужое время.

Бескомпромиссность заявления смутила Галю, но она рассудила, что за время проверки способностей она успеет познакомиться с другими райтерами и внедриться в их среду, что от нее, собственно, и требовалось.

— А что такое «скетч»? И почему я — Швейк? — невнятно бубнит Галя из-под респиратора. Химическая война пока не началась, но о том, что краска вредна для легких, ее предупредили.

— Уй-й, сколько лишних вопросов! Скетч — так по-райтерски называется эскиз. Прежде чем выходить на стену, надо на бумаге представить, как оно все будет выглядеть. Поэтому…

— А, ты об этом? Нарисовала, нарисовала! — радуется Галя. Из кармана куртки она достает свернутый в трубочку и стянутый резинкой лист формата А4, который содержит нарисованный фломастерами и шариковой ручкой эскиз ее будущего творения. Полчаса над ним корпела… Она гордо разворачивает картину: пусть Апрель полюбуется!